Осознать и принять свершившийся факт было для магов стократ болезненнее, чем терпеть телесные муки. Неудивительно, подумал Тобиас, что Амброз повредился рассудком. Все-таки он принял на себя первый удар…
– Позор, – с отчаянием выдохнул Осмунд Двойной.
Слово было произнесено. И услышано.
– Если об этом узнают наши собратья…
– …герцоги и короли…
– …ювелиры и оружейники…
– …воры и прачки…
– …нищая шелупонь…
Голоса магов, способные греметь, сотрясая небеса, сейчас были подобны шелесту осенних листьев. Все и без лишнего шума понимали, что стоит за сухим, мертвым шорохом слов.
– Мы будем молчать до самой смерти.
– И после.
– Никто ничего не узнает…
– Мы будем молчать. А они?
Осмунд слегка качнул головой, и все догадались, о ком говорит Двойной. Слуги. Они сгрудились поодаль, пряча лица от колючего ветра. Ждали распоряжений хозяев. Еще не догадываясь, каков будет последний приказ. Тобиасу было жаль своего Феликса. Он привык к пройдохе. Где найти другого, столь же расторопного слугу? Да еще обученного грамоте. И все же Осмунд прав: рисковать нельзя.
– Согласен.
– Согласен.
– Согласен…
Кто-то молча кивнул.
– Сначала пусть разожгут костры и приготовят еду. Нам надо решить, что делать дальше. А здесь холодает. Да, еще жаровни в шатрах…
Талелу хорошо, вздохнул Тобиас. Он-то явился на Дни Наследования один! Впрочем, маг-калека не сомневался: толстяк-некромант без колебаний умертвил бы хоть сотню лишних свидетелей. Слуг, учеников, родичей. В чем-чем, а в этом у жреца Сета имелся большой опыт.
2.
Укрыться от зимы в башне – что сделал бы любой бродяга, окажись он поблизости от жилья – никому и в голову не пришло. Одна мысль о таком поступке рождала безотчетный ужас. В ушах магов до сих пор стоял вопль жуткого, изменчивого существа – полу-женщины, полумужчины – с обнаженным мозгом и камнем, пульсирующим во лбу:
– Это моя башня!
Его – ее?! – крик, и бессилие, когда чары уходят водой в песок. В песок, которым стали гранит и сланец башенного крыльца. В песок, что заполнил жилы взамен крови и силы, сомкнулся над взыскующими наследства, погребая под дикой тяжестью, гася сознание и лишая надежды. Да, понимали маги. Мы выжили. Но нам уже не быть прежними. Что-то сломалось, изменилось, расстроилось в телах и душах. Песок – будь он проклят! – в часах, отмеряющих срок жизни, сыпался все быстрее и быстрее. Скоро его не останется совсем…
А в часах Древнего песок закончился.
Они хотели похоронить Максимилиана, как подобает, отдав последние почести старейшине волшебного цеха. Но хоронить Древнего не пришлось. Тело растаяло само, изошло зыбкими тенями вместе с одеждой. Так выкипает вода в котелке, забытом на огне, без остатка обращаясь в пар. Наверное, Древний слишком давно кутался в теневую кисею, утратив точное представление: где плоть, где тень. Лишь несгибаемая воля удерживала его в человеческом облике. Когда же воля иссякла, тени заклубились над трупом, высвобождаясь, тело Древнего обратилось в распадающийся клубок сумрака, стаей траурных лент вознеслось над башней – и растворилось в низких тучах. Где теперь обреталась душа Максимилиана, не сказал бы никто, даже Талел Черный, искушенный в мрачных тайнах посмертия.
К счастью, шатер Древнего – самый просторный из всех – остался на месте. Ежась от холода, кутаясь в шубы и плащи, пряча лица от секущего ветра, чародеи понуро брели к жилищу мертвеца. Время от времени кто-нибудь останавливался и оглядывался через плечо на башню Инес. Мнилось: в любой момент оттуда может ударить неведомый враг.
Или просто – Неведомое.
Магам было страшно.
Башня молчала. Покосившаяся, с осыпавшимся крыльцом, в язвах и трещинах, в застывших потеках изменившегося камня – как в пятнах засохшей крови – она возвышалась над чужаками: израненный великан-победитель над карликами, бредущими прочь.
В шатре было тепло. Слуги успели разжечь жаровни. У входа на костре булькал закопченный котел, распространяя вокруг запах мясного варева. Судя по аромату, кулеш был почти готов.
– Ну и славно, – улыбнулся Талел. – Пора.
Никто и не подумал возразить. Некромант был прав. Силы телесные и магические возвращались к чародеям. Их уже хватало для убийства. К чему оттягивать неизбежное? Откинув полог, адепты Высокого Искусства вышли к слугам. Миг, и те прочитали свой приговор в глазах людей, кому грели шатры и варили кулеш.
– Пощадите, хозяин! Я буду молчать! Клянусь!
Упав на четвереньки, Феликс полз к Тобиасу: единственный из всех. Остальные ждали без ропота, словно онемели. «Прощай,» – хотел сказать Иноходец, и прикусил язык. Жезл не действовал, амулеты – тоже. Жаль. Он хотел бы подарить Феликсу быструю смерть. Быструю и легкую. Увы, не получится. В его теперешнем состоянии не до милосердия.
Слова заклятия дались с трудом.
Феликс захрипел, валясь набок. Схватился за грудь, разрывая на себе одежду. Засучил ногами – башмаки оставляли в снегу глубокие борозды. Он силился вдохнуть воздуха; лицо слуги побагровело, с синих губ летели клочья пены. Последним усилием Феликс с треском разорвал ворот куртки. Ногти оставили на шее кровоточащие ссадины, но это уже не имело значения. Для Феликса больше ничего не имело значения. Взгляд его уперся в хозяина: ни ненависти, ни укоризны. Лишь мольба и смертная мука. Агония была краткой: судорога, другая, и мертвец ткнулся лицом в грязь.
Это послужило сигналом.
Справа и слева от Тобиаса послышались громкие выкрики. Руки магов взметнулись, плетя рунную вязь. Лезвия из льда кромсали беззащитную плоть; наотмашь хлестал огненный бич. Двое пигмеев, похожих друг на друга, как братья-близнецы, умерли, не издав ни звука, когда пчелиный рой облепил их с головы до ног. Бритый наголо раб Газаль-руза встал на колени, сцепив пальцы на затылке. Молот-невидимка размозжил ему правое запястье вместе с затылочной костью. Слуги умирали с обреченностью животных, приведенных на бойню. Лишь слуга Осмунда бросился наутек, но растяжка ближайшего шатра вдруг ожила, вырвав из земли дубовый колышек. Летучая змея описала сложную петлю, и острие кола вонзилось беглецу под ребра, пробив сердце.
– Надо избавиться от тел, – хмуро бросил Осмунд.
– Я сделаю, – кивнул Талел.
– Погоди! Еще одна осталась.
– Кто? – удивился жрец Сета.
– Девка! – у Газаль-руза задергалась щека. – Этот привел…
Он с ненавистью ткнул пальцем в Амброза. С бесполезного перстня издевательски подмигнул хризолит-метаморф. Амброз, которого привели под руки, даже не обернулся. Стоял, качаясь с пятки на носок, устремив взгляд в одному ему ведомую даль. Из левого глаза Держидерева медленно вытекла слеза. Сползла по щеке к уголку рта, оставляя за собой мокрую дорожку.
