– Нет, – честно ответила Эльза. – Я боюсь гораздо больше.
– Дурочка. Славная маленькая дурочка…
– Я боюсь больше! – заупрямилась Эльза.
Почему-то сивилле казалось важным доказать свою правоту. Эльза смотрела, как капли пота стекают по лицу Циклопа, собираясь у крыльев носа в блестящие лужицы. И боялась так, что никакая женщина, мертвая или живая, где бы она ни скрывалась, не могла победить сивиллу в этом споре.
Циклоп молчал. Голова его повернулась вбок, камень уставился на Вульма с Натаном. Глухие к чужим разговорам, мужчины возились с костром. Сухие дрова прогорели, новые не хотели заниматься: шипели на углях, трещали, воняли сыростью. Изменник чиркал огнивом; охотник за сокровищами бранился хриплым шепотом. Не меняя позы, Циклоп протянул руку к костру. Задвигались пальцы: еле-еле, словно кисть робкого каллиграфа. От каждого движения в воздухе оставался едва заметный след. Губы дрогнули, рождая слова, неизвестные Эльзе. Она слышала сказанное не ушами, как все люди, а низом живота. Там, щекочась, ворочался мохнатый клубок, Костер вспыхнул.
– То, что нас не убивает, делает нас сильнее, – лицо Циклопа сморщилось. Эльза не сразу догадалась, что женщина-невидимка пытается закрытыми глазами указать вверх, на лоб, где мерцал камень. – Симон обожал эту спорную мудрость. А то, что нас убивает? И, убив, делает сильнее? Что скажешь, сивилла?
Эльза пожала плечами:
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Знаю другое: при жизни я бы разжигала костер втрое дольше. Устала бы, как собака. Огонь – дыхание Симона, мне он давался с трудом. Я была слабой магичкой, девочка. Посмотри на мои пальцы.
Пальцы левой руки Циклопа были тонкими, изящными. Под взглядом Эльзы они начали меняться, делаясь грубее. На первых фалангах, как и на тыльной стороне ладони, пророс рыжеватый волос. Стали короче ногти, утратив блеск. Женская рука опять стала мужской.
– Теперь ты видишь, что я убиваю его?
– Да, – кивнула Эльза.
– Я хочу просыпаться чаще и чаще. Мне хочется играть со своей силой, как мальчишке – с деревянным мечом. Испытывать силу, искать ее предел. Я едва сдерживаюсь. С каждым пробуждением я буду перекраивать его тело под себя. Возрождаться, восстанавливаться, желаю я этого или нет. Однажды я вернусь, и его не станет. Я уходила, я возвращаюсь, и меня трясет от ужаса. Он выносил за мной горшок. Варил для меня бульон. Кормил с ложечки. День за днем, год за годом. Чем я отплачу ему за заботу? Тем, что заберу последнее, что у него есть – тело? Я уходила, я возвращаюсь…
У него затечет шея, подумала Эльза. У нее? Какая разница, у кого, если обычный человек не способен долго лежать на спине, оторвав затылок от пола и прижав подбородок к груди! Попросить, чтобы она легла по-человечески? Чтобы она уложила Циклопа по-человечески?! Я могу сесть ближе, ей не придется вертеть головой, чтобы увидеть меня. Светлая Иштар, что за глупости лезут мне в голову!
– Я уходила, – губы Циклопа тряслись. Голос зазвучал выше, звонче. – Мы, маги, ближе всего к Ушедшим. Душой, не плотью. Кажется, я начинаю понимать… Око Митры сочло меня Ушедшей! Слабой, больной, ничтожной. Заключенной в тюрьме – теле, не способном на метаморфозы. Око пыталось излечить меня! Коверкало мое тело, терзая его изменениями. Так всадник гонит усталого коня – плетью и шпорами. Что ж, конь пал. Тело Инес ди Сальваре умерло, Око Митры сохранило душу покойной – и продолжило лечение.
Пальцы Циклопа нащупали запястье Эльзы.
Сжали: крепко, по-мужски.
– Для Ока Митры мое тело умерло… – метель снова взвихрила тьму камня, вросшего в лоб. Женщина, чья душа томилась в гранях «третьего глаза», шарила по чужим шкафам. – Да, я вижу. Я менялась и в могиле. Они сожгли мое тело, Симон и Циклоп. Лишь тогда Око Митры сочло мою плоть достаточно мертвой. Для Ока я выздоравливаю, набираюсь сил; я уже могу просыпаться, могу перекраивать Циклопа под себя. Я не хочу выздоравливать! Не такой ценой… Ты – его любовница?
Эльза отпрянула:
– Нет!
– Успокойся, девочка. Это не ревность. Он дорог тебе?
– Нет, – сердце билось, грозя сломать ребра. – Он – мой стыд. Он вернул мне рассудок. А я предала его ради другого. Ради подлеца и насильника по имени Амброз. Циклоп – мой стыд, и я не оставлю его.
– Амброз? Амброз Держидерево, королевский маг?!
– Вы знаете его?
– Думала, что знаю, – в глотке Циклопа каркнули вороны. Не сразу сивилла поняла, что это смех. – Говоришь, насильник? Он сильно изменился, наш Амброз. Пожалуй, он изменился не меньше моего. Впрочем, оставим. Я скоро засну, у нас мало времени. Ты запомнила мои слова? Про Ушедших, про Око Митры?
– Да.
– Расскажи обо мне Циклопу, когда он очнется. Пусть он поделится этим с Симоном Остихаросом. Есть мудрецы превыше Симона, но Симон – человек действия. Он что-нибудь придумает…
Речь загадочной женщины становилась все более внятной. Интонации обострились: ирония, напор, убедительность. Голос же дрожал все больше, как у больного лихорадкой. Стучали зубы, струйка слюны вытекла изо рта, застыв на побородке. Чувствовалось, что время гостьи на исходе.
– Запомни! Симон и Циклоп. Они должны…
Шея расслабилась. Голова упала назад, затылок с глухим стуком ударился о тряпье. «Мама…» – шепнул Циклоп голосом испуганного мальчика. И больше не произнес ни слова, пока Эльза сидела над ним, сжимая виски ладонями. Сивилле мерещилось, что Циклоп – призрак! – встает и идет к выходу из пещеры. С каждым шагом он превращается в женщину, для которой возродиться таким способом – горше второй смерти. Эльза боялась, что призрак Циклопа оставит пещеру, и возможное станет неизбежным.
Она зажмурилась, чтоб не видеть этого.
Глава восьмая
Драконы Вульма из Сегентарры
1.
– Вкусно?
Натан с надеждой заглядывал в лицо сивилле. Кулеш – вернее, кашу с горсткой сушеной моркови и лохмотьями солонины – он сготовил сам. Теперь изменнику не терпелось узнать мнение обожаемой госпожи Эльзы о своей стряпне. Интересоваться мнением Вульма парень опасался, и не без оснований. Вульм и так бурчал, что кулеш подгорел, а кое-кому надо руки засунуть в задницу.
– Что? – Эльза растерянно заморгала, возвращаясь мыслями из дальних далей. – Ой, я уже все съела. А еще осталось?
Сейчас, когда не требовалось никого спасать, тормошить и понукать, вести через пургу и гнать на скалы, Эльза – крыса и кошка – вновь превратилась в прежнюю сивиллу: застенчивую и скромную. Спросила добавки – и смутилась, потупила взгляд.
Натан просиял так, что чудилось: в пещере взошло солнце с улыбкой до ушей. Госпожа Эльза хочет еще. Может ли быть похвала лучше?!
– Осталось! Я наберу…
Парень сунулся к котелку, споткнулся и чуть не грохнулся в медленно угасавший костер. К потолку, навстречу кружащимся снежинкам, с треском взметнулся сноп искр. Костер вспыхнул ярче, блики пламени заиграли на «гребнях» и «бородах», украшавших свод. Блестящие от влаги сталактиты и сталагмиты полыхнули фейерверком. Пещера преобразилась, даря беглецам миг волшебства, недоступного для великих магов – и свет угас. Последними сверкнули клыки-аметисты в пасти каменного дракона. Вульм вздрогнул. Ему мерещилось эхо смеха, от которого кровь стыла в жилах. Нет, показалось. Тишина. Лишь журчит ручей у стены, да где-то капает вода. Должно быть, Вульм все-таки изменился в лице, и от сивиллы это не укрылось.
