В пропасти еще дрались. Это вселяло в Хродгара надежду, что товарищ жив. Потом все стихло. И наконец, спустя дюжину бесконечно долгих ударов сердца, за веревку дернули.
Великан осклабился и принялся за дело.
– …Ничего не бери!
– Ты сдурел?! Здесь на всю жизнь хватит…
– Хочешь остаться тут навсегда?
– Заклятие? – догадался северянин.
– Заклятие, – угрюмо кивнул Вульм.
Свет в пещере мерк на глазах. Отыскав в углу факел, Вульм со второй попытки зажег его, и друзья поспешили прочь. Они не оглядывались и потому не видели, как беззвучно закрылась за их спинами дверь из йоханамейтского мрамора.
Когда они выбрались наружу, Вульм приметил молодую осину.
– А ну-ка, сруби мне это деревце, – обратился он к Хродгару.
– Зачем? – изумился великан.
– Ночью нам понадобится хорошее копье, – ухмыльнулся Вульм, придирчиво изучая самый большой из своих кинжалов. Широкое, заточенное под бритву лезвие было длиной в локоть.
Кивнув, Хродгар отправился рубить осину.
Чутью друга он доверял.
3.
Зябко передернув плечами, Эльза плотнее закуталась в шубу, хотя в пещере было не слишком холодно. Натан выдохнул с таким шумом, словно в течение всего рассказа сидел, не дыша. Вульм подбросил в угасающий костер пару деревяшек, проследил, как они занялись, и подвел итог:
– Нам с Хродгаром все-таки повезло. Спустя месяц мы нашли клад. Никаких ловушек или там колдовства. Говорю ж: удача. Хродгар вернулся в Норхольм; говорят, дом построил, женился. Детей завел… Меня с собой звал. А я, дурак, не послушал…
– Не жалей, Волк. Нам всем повезло.
У стены ворочался, вспухал, рос мохнатый холм. В верхней части холма кровавым сгустком блестел драгоценный камень. Эльза охнула, зажав рот ладошкой. У Натана отвалилась челюсть, а глаза – и слепой, и здоровый – казалось, готовы были выпрыгнуть на пол и ускакать прочь. В памяти обоих – и сивиллы, и изменника – всплыли «грезы янтаря». Холмы-циклопы, из которых прорастали руки, клешни, щупальца… Неужели грезы обернулись реальностью: здесь и сейчас?!
Один Вульм был спокоен.
Скособочившись, холм вырастил из шерстяных складок руку. Ухватился за стену, боясь завалиться обратно. С холма сползла одна шкура, за ней другая. Взорам беглецов предстал Циклоп. Сына Черной Вдовы качало, как в доску пьяного моряка. Он едва держался на дрожащих, подгибающихся ногах. Тем не менее, Циклоп встал и даже ухитрился выпрямиться.
– В чем наше везение?
В тоне Вульма, песком на зубах, скрипела вселенская скука. Сегентаррец не сомневался: его личный запас удачи исчерпан давным-давно.
– Мы все – изменники.
– Это я изменник! – возмутился Натан.
– И ты тоже, – успокоил парня Циклоп.
Он постоял, шатаясь; отлепился от стены и сделал робкий шаг. На втором Циклоп едва не упал, нелепо взмахнув руками, и тут беглецы очнулись.
– Господин Циклоп, я помогу!
– Куда вы?! Вам надо лежать!
Сивилла с Натаном кинулись к сыну Черной Вдовы. Вульм остался на месте, справедливо решив, что помощников и без него хватает. Натан успел первым, подставил могучее плечо, но Эльза заступила обоим дорогу.
– Немедленно ложитесь! Вам нужен покой.
Циклоп с досадой поморщился:
– Я замерз. Хочу к костру.
Его трясло. Во взгляде сивиллы пылали молнии, но спорить Эльза не решилась. Фыркнув, она отправилась за одеялами. Вульм подкинул в костер еще поленьев и стал ждать продолжения.
– Изменники, – повторил Циклоп, устраиваясь у огня. – Мы. Все.
– Вы, небось, голодный? – спохватился Натан.
Схватив пустой котелок, он рванул к ручью.
– Время перемен. Если угодно, время изменений. Разве вы не чувствуете? Меняется мир. Меняются люди. Мы – одни из первых. Вот я и говорю: нам повезло.
Циклоп закашлялся, содрогаясь всем телом. Кашель походил на треск рвущегося полотна. Эхом он отразился от стен пещеры, пошел гулять меж сталактитами. Казалось, мироздание вот-вот пойдет трещинами и разлетится на куски, явив уцелевшим новые небеса и новую землю.
– Выпейте.
В губы Циклопа ткнулась плошка с водой. Сын Черной Вдовы пил жадно, проливая воду на грудь. На шее, в такт глоткам, судорожно дергался острый кадык.
– Лучше молчите. Берегите силы…
Циклоп помотал косматой головой:
– Ты, Вульм. Я помню, каким ты был в Шаннуране. Смеющийся Дракон был добр к тебе. Он дал тебе шанс. Ты теперь не такой, как раньше.
Грязно выругавшись, Вульм отвернулся. Циклоп был прав, но правота эта была Вульму горше желчи. Давний авантюрист, живучий и беспринципный, и так слишком часто намекал нынешнему старику, в какую задницу привели его две подлые стервы: милосердие и человечность.
– Ты, Эльза. Ты выжила, но потеряла все, включая разум. Янтарь был добр к тебе, вернув способность рассуждать. Стала ли ты прежней? Нет, ты изменилась.
– Я изменилась, – прошелестел в ответ голос Эльзы. – Но разве дело в одном янтаре? Тогда, у башни… Вы тоже повинны в моих изменениях. Я не знаю, что вы делали, но вы виноваты.
– Натана изменил грот. Сила? Мышцы – пустяки. Где насмерть перепуганный щенок, которого я подобрал в переулке?
Засыпая крупу в котелок, Натан пожал плечами: не знаю, мол.
– Симона изменил Шебуб. Камень, оставшийся в Симоновой руке. Магов меняет то, с чем они не могут справиться. Меня изменили Вдова и Око Митры, – с осторожностью лекаря, изучающего открытую рану, Циклоп коснулся лба двумя пальцами. – Инес…
Он умолк, борясь с приступом кашля. Все ждали продолжения. Натан застыл истуканом в опасной близости от костра; искры уже прожгли штанину парня, еще немного – и придется тушить. Но изменник ничего не замечал.
– Инес досталось больше всех. Око Митры изуродовало, а затем убило ее тело. Оно же сохранило душу Инес. Красотка, ты жива! Это ли не чудо?
Циклоп обернулся к Эльзе, которая все время порывалась что-то сказать:
– Что?
– Она… Инес… – слова давались Эльзе с трудом. Язык и губы сделались чужими. – Она говорила со мной. Вашими… вашими устами, пока вы лежали в беспамятстве. Просила передать…
Сивилла глянула на Вульма с Натаном, сомневаясь, можно ли говорить при них.
– Я знаю, что она просила передать.
– Знаете?
– Ушедшие, Око Митры, Симон. Я прав?
– Откуда?! – задохнулась Эльза.
– Я спал, и видел сон, – нараспев, нещадно фальшивя, протянул Циклоп. Лицо его озарилось огнем, и костер был тут ни при чем. – Сон о беседе двух женщин. Мертвая, но живая, одна говорила другой: я стала сильнее, как маг, для Ока Митры я – увечный, слабый Ушедший…
