— Молчи! — воскликнула маркиза в ужасе, еще не зная, случайно ли дочь говорит все это или потому, что знает ее историю. — Молчи! — повторила она.
— Так вы хотите, — не умолкала Маргарита, которая сказала уже столько, что не могла остановиться, — чтобы я, оберегая свое имя и имя других моих детей, заперлась на всю жизнь с безумным, не имея возможности никому доверить свою тайну? Покрыла сердце железной броней, чтобы ничего не чувствовать? Высушила глаза, чтобы не плакать? Так вы хотите, чтобы я при жизни мужа оделась в траур, как вдова?.. Вы хотите, чтобы волосы мои поседели двадцатью годами раньше положенного срока?
— Молчи, молчи! — В голосе маркизы угроза начинала уступать место страху. — Ни слова больше, Маргарита!
— Так вы хотите, — продолжала горяча Маргарита, не замечая ее состояния, — чтобы я ходила от одного умирающего к другому закрывать им не глаза, а рот, для того чтобы тайна моя умерла вместе с ними!..
— Молчи! — вскричала маркиза, в отчаянии ломая себе руки. — Ради всего святого молчи, Маргарита!
— Ну что ж, матушка, прикажите мне подписать, и все это сбудется: наказание за грехи родителей падет на детей до третьего и четвертого колена!
— О, праведный судья! — воскликнула маркиза, рыдая. — Неужели я еще мало была унижена, мало наказана?
Первые слезы матери охладили жар Маргариты. Она упала на колени и жалобно проговорила, став опять прежней кроткой и доброй дочерью:
— Матушка, простите меня, простите меня!
— Да, простите меня! — сказала маркиза, подходя к Маргарите. — Теперь ты просишь прощения, бесчеловечная дочь. Как ты могла взять из рук вечного правосудия бич мщения и ударить им мать по лицу?!
— Матушка, простите меня! — воскликнула Маргарита. — Я сама не знала, что говорила. Вы довели меня до отчаяния! Я была вне себя!
— Господи! — проговорила маркиза, подняв обе руки над головой Маргариты. — Ты слышал, что говорила мне моя дочь! Не смею надеяться, что ты, по своему великому милосердию, забыл слова ее, Боже мой, но в минуту кары вспомни, что я ее не проклинаю!
Она пошла к дверям. Маргарита хотела удержать мать, но маркиза обернулась к ней с таким страшным выражением в лице, что Маргарита без приказания отпустила полу ее платья, за которую было ухватилась, и осталась на коленях, без слов, в ужасном волнении.
ГЛАВА XVII
Возможно, читателю покажется странным, что после оскорбительного вызова, сделанного накануне Полем Лектуру, дуэль назначена была не на утро, но лейтенанту Вальтеру, который приходил договориться с графом д'Оре об условиях поединка, было приказано соглашаться на все условия, кроме одного: капитан хотел драться не иначе как вечером. Поль понимал, что до тех пор, пока он не развяжет узла этой семейной драмы, в которую он вмешался вначале как посторонний, жизнь его принадлежит уже не ему и он не имеет права располагать ею. Впрочем, отсрочка, которую он сам себе назначил, была непродолжительна, и Лектур охотно на нее согласился. Капитан решил использовать каждую минуту с пользой для дела, поэтому, как только наступило время, когда можно было явиться к маркизе, не нарушая приличий, он отправился в замок.
События последних дней вызвали такой беспорядок во всем доме, что Поль не нашел ни одного слуги, который мог бы доложить о его визите маркизе, и пошел тем путем, который был уже ему хорошо известен. Войдя в гостиную, он увидел лежащую без чувств Маргариту.
Заметив, что брачный договор измят, Поль догадался, что между матерью и дочерью происходила какая-то ужасная сцена. Он подбежал к сестре, взял ее на руки и отворил окно, чтобы оживить свежим воздухом. Мало-помалу Маргарита пришла в себя, открыла глаза и узнала брата, которого судьба посылала ей всякий раз, как только силы покидали ее.
Она стала рассказывать Полю, как мать хотела заставить ее подписать брачный договор для того, чтобы потом она уехала навсегда из замка вместе с Эммануилом, и как она, выведенная из себя отчаянием, высказала маркизе все, что знала. Поль догадался, что должно было теперь происходить в гордой душе маркизы, ведь, несмотря на все страдания, двадцатилетнюю муку и одиночество, тайна ее стала известна той, от кого она больше всего хотела скрыть ее. Сжалившись над маркизой, Поль решил избавить ее от мучения, сообщив, что он собирается делать дальше. Маргарите также необходимо было увидеть мать, чтобы выпросить себе прощение, поэтому она вызвалась сообщить маркизе, что капитан Поль желает с ней поговорить.
Поль остался один и, прислонившись к высокому камину, украшенному гербом, задумался о странном повороте судьбы, который вдруг сделал его хозяином этого дома. Через несколько минут боковая дверь отворилась и появился Эммануил с ящиком для пистолетов в руках. Поль оглянулся и, увидев брата, поклонился ему. Эммануил тоже поклонился, но лишь потому, что этого требовала вежливость, и лицо его тотчас исказилось неприязнью к человеку, которого он считал своим личным непримиримым врагом.
— Я хотел уже искать вас, — сказал Эммануил, остановившись в нескольких шагах от Поля и поставив ящик с пистолетами на стол. — Правда, — прибавил он, — не знал, где вас найти, потому что вы, как злой дух в наших народных преданиях, имеете дар быть везде и нигде. К счастью, мне сказали, что вы здесь, и я очень вам благодарен, что вы избавили меня от труда искать вас.
— Мне очень приятно, — сказал Поль, — что в этот раз мое желание, хотя, вероятно, по совершенно иным причинам, совпадает с вашим. Что вам от меня угодно?
— Неужели не можете угадать? — Эммануил разгорячился. — В таком случае позвольте мне сказать, что, к моему удивлению, вы совсем не знаете обязанностей дворянина и офицера, и это — новое оскорбление мне!
— Верьте мне, Эммануил, — сказал спокойно Поль.
— Вчера меня звали графом, сегодня зовут маркизом д'Оре, — проговорил надменно Эммануил, с презрением глянув на собеседника. — Прошу не забывать этого.
Едва заметная улыбка мелькнула на губах Поля.
— Вы очень плохо знаете обязанности дворянина, — продолжал Эммануил, — если воображаете, что я могу позволить другому отомстить вам за обиду, которую вы нанесли мне. Не забудьте, что не я вас искал, а вы пришли ко мне.
— Вы забываете, маркиз, — поклонился Поль, — что были у меня в гостях на «Индианке».
— Оставим этот пустой спор, — сказал Эммануил с досадой. — Нам теперь не до того. Вчера я сделал вам предложение, которое, не говорю уже офицер, но каждый дворянин, каждый порядочный человек, если только он не трус, сразу бы принял, а вы, увернувшись от него, вздумали обратиться к другому противнику, которого наша ссора отчасти касается, но которого бы из обыкновенного приличия — он мой гость — не следовало в нее вмешивать.
— Поверьте, в этом случае я действовал по необходимости, — с обычным хладнокровием ответил Поль. — С вами я драться не могу, с любым другим — всегда готов скрестить шпаги. Я привык к битвам, которые несравненно страшнее поединка, поэтому дуэль я не считаю опасностью для себя. Не забудьте только, что я не искал этой дуэли, вы сами мне ее навязали, но, повторяю вам, я не могу драться с вами и потому должен был обратиться к барону Лектуру, как обратился бы к де Нозе или Лажарри только потому, что кто-нибудь из них попался бы мне под руку. Впрочем, если, как вы считаете, мне необходимо кого-нибудь убить, то лучше, разумеется, отправить на тот свет наглого и ни к чему не годного вертопраха, чем доброго и честного помещика, который покраснел бы от стыда даже во сне, увидев тот гнусный торг, который барон Лектур предлагает совершить вам.
