Теперь посмотрите сюда: видите целый ряд костлявых квадратных голов? Для вас это, разумеется, непонятная странность, а человек, который родился между Гудзоновым и Мексиканским заливами, сразу угадал бы, что это медведи с берегов озера Эри или моржи из Новой Шотландии. Обратите внимание, что трое или четверо из них кривые: это оттого, что дерутся они между собой совершенно необычным способом — вцепятся указательным и средним пальцами в волосы противника, а большим высадят ему глаз. Некоторые из них очень ловки в этом деле и никогда не дадут промаху. Зато и во время абордажа они не теряются, будьте спокойны. Бросают пику или нож и, сцепившись с каким-нибудь англичанином, выдавливают ему глаз так проворно, что любо-дорого посмотреть. Согласитесь, граф, что у нас необычный экипаж?
— Но как же ваш капитан командует всем этим разноплеменным сбродом? — удивленно ответил вопросом на вопрос Эммануил, внимательно выслушав этот подробный рассказ.
— О, во-первых, капитан говорит на всех языках! А во время бури или битвы он хоть и подает команды на своем родном языке, но здесь уже инстинкт: всякий его понимает и повинуется. Простите, я вас покидаю. Видите, дверь капитанской каюты отворяется: вероятно, капитан готов принять вас.
Из каюты появился молоденький юнга, подошел к офицерам, спросил Эммануила, не он ли граф д'Оре, и повел его к капитану. Лейтенант, который так любезно исполнял обязанности чичероне, пошел опять на вахту. Эммануил с некоторым беспокойством и любопытством приближался к каюте, заранее воображая себе встречу с таинственным капитаном.
Кумир, занимавший вот уже несколько дней сердца и умы бретонцев, оказался человеком лет пятидесяти или пятидесяти пяти, сутуловатым, но не от старости, а скорее от привычки ходить между палубами. Он был в полной флотской форме: синем мундире с красными отворотами, красном камзоле, таких же штанах, серых чулках, с жабо и манжетами; волосы его, завитые толстыми буклями, были сильно напудрены и связаны сзади лентой с висячими концами; треугольная шляпа и шпага лежали подле него на столе. Когда Эммануил показался в дверях каюты, капитан сидел в кресле, но, увидев гостя, быстро встал.
Молодой граф почувствовал некоторое смятение при виде этого человека: глаза его, казалось, проникали в душу и свободно читали в ней то, что было скрыто для других людей. Может быть, впечатление это усиливалось тем обстоятельством, что дело, которое привело графа Эммануила сюда, вызывало в нем некоторые угрызения совести.
Они поклонились друг другу учтиво, но как люди, которые чувствуют один к другому тайное отвращение.
— Я имею честь говорить с графом Эммануилом д'Оре? — спросил старый капитан.
— А вы, конечно, капитан Поль? — спросил в свою очередь молодой мушкетер.
Оба еще раз поклонились.
— Позвольте узнать, — продолжал капитан, — какому счастливому случаю обязан я честью видеть у себя на корабле наследника одной из знатнейших во всей Бретани фамилий?
Эммануил еще раз поклонился в знак благодарности и, помолчав несколько секунд, как будто ему было трудно начать этот разговор, наконец произнес:
— Капитан, мне говорили, что ваш корабль идет в Мексику?
— Это правда. Я иду в Новый Орлеан и по пути зайду в Кайенну и Гавану.
— Прекрасно. Значит, вам не нужно будет и сворачивать с пути, чтобы исполнить предписание, которое я вам привез, если вы согласитесь его исполнить.
— От кого же это предписание?
— От морского министра.
— Предписание на мое имя? — спросил капитан с некоторой недоверчивостью.
— Собственно, не на ваше имя, а на имя всякого капитана, который идет в Южную Америку.
— В чем же дело, граф?
— Необходимо отправить в Кайенну одного государственного преступника, приговоренного к ссылке.
— Документ с вами?
— Вот он, — ответил Эммануил, вынимая из кармана бумагу.
Капитан взял ее, подошел к окну, чтобы воспользоваться последним светом уходящего дня, и прочел вслух следующее:
— «По приказанию господина министра морских сил и колоний, благоволят все господа капитаны и лейтенанты, на казенных судах команду имеющие и отправляющиеся в Южную Америку или Мексиканский залив, принять на свой корабль и высадить в Кайенне государственного преступника Лузиньяна, приговоренного к пожизненной ссылке. Командир корабля должен наблюдать за тем, чтобы преступник не выходил из своей каюты и не имел никакого сообщения с экипажем».
— Согласны ли вы исполнить это предписание?
— Я обязан исполнять предписания морского министра.
— Так позволите доставить на ваш корабль преступника?
— Когда вам угодно. Только, если можно, поскорее, потому что я недолго простою в здешних водах.
— Я велю поторопиться.
— Вы ничего не имеете больше сказать мне?
— Мне остается только поблагодарить вас.
— Не за что: я получил предписание и по долгу службы исполню его, вот и все. Это не услуга.
Капитан и граф снова раскланялись, и прощание оказалось еще холоднее, чем встреча.
Выйдя на палубу, Эммануил спросил у вахтенного офицера, где его знакомый; тот ответил, что молодой моряк остался ужинать у капитана Поля, а шлюпку свою предоставил в распоряжение графа. Действительно, она стояла борт о борт с фрегатом, и матросы, держа весла наготове, ждали пассажира, которого им приказано было доставить на берег. Как только Эммануил спустился в шлюпку, она понеслась к берегу с прежнею быстротою.
В ту же ночь ссыльный был привезен на корабль, и на другой день любопытные тщетно искали глазами фрегат, который целую неделю давал повод к бесчисленным догадкам. Приход его, пребывание в гавани и внезапное исчезновение навсегда остались для добрых обывателей Пор-Луи нераскрытой тайной.
ГЛАВА III
Причины, которые привели капитана Поля в Пор-Луи, пока пусть остаются тайной для нашего читателя так же, как и для жителей городка, и хотя описывать происшествия на суше автору приятнее и интереснее, чем малозначительные события на море, однако дня два-три мы будем вынуждены следовать за быстрым бегом «Индианки» по океану.
Погода была прекрасная, какая только может быть в западных странах в начале осени. «Индианка», подгоняемая попутным ветром, летела как на крыльях, и матросы, беспечно полагаясь на ясный и спокойный вид неба, за исключением нескольких человек, занятых приборкой корабля, расселись всюду по палубе и убивали время кто как умел. Вдруг с высоты мачты раздался голос сторожевого матроса: «Гей! Парус!»
— Гей! Парус! — повторил боцман, который был в это время на марс-стеньге.
— Парус! Парус! — закричали матросы на палубе, потому что в это время волна приподняла появившийся на горизонте корабль, и моряки тотчас его заметили, хотя пассажиры и пехотные солдаты, очевидно, приняли бы эту белую точку не за корабль, а за морскую птицу.
