Едва видение исчезло, как Тюрпен очнулся и, поднявшись — ведь он уснул, стоя на коленях, — сейчас же отправился в комнату, где находился Карл Великий. Он застал императора совсем отчаявшимся; тот даже стал убеждать «архиепископа, что Фальстрада еще жива. Добрейший священник слишком хорошо знал императора, чтобы пытаться его образумить; напротив, он стал ему поддакивать и, подобравшись к кровати словно бы для того, чтобы прислушаться к дыханию императрицы, раскрыл покойнице рот, вынул оттуда волшебное кольцо и надел его себе на палец.
В то же мгновение очарование рассеялось: благочестивому императору показалось, будто с глаз его спала повязка, и он увидел в Фальстраде то, что осталось от Фальстрады: мертвое тело. Так не Тюрпену пришлось уводить императора из комнаты умершей, а, напротив, Карл Великий поспешил вон, увлекая архиепископа вслед за собой.
Он сейчас же распорядился организовать императрице торжественные похороны; но приказание это было отдано не с рыданиями, а твердо и спокойно, по-мужски.
Опасаясь, как бы близкое соседство с могилой любимой женщины не пробудило в нем слишком горькие воспоминания, он решил похоронить ее не в Ахене, а на Сент-Альбанском холме.
Он не захотел возлагать заботу об эпитафии любимой супруге на кого бы то ни было и взялся сочинить ее сам; он посвятил ей весь день, и это отвлекло его от мрачных мыслей.
Вот эта эпитафия, ее и ныне можно прочесть на надгробном камне в Майенском соборе, куда он был перевезен в 1577 году:
«Под этим камнем покоится благочестивая Фальстрада, супруга Карла, угодная Господу Богу нашему Иисусу Христу; муза не позволяет переложить на стихи число 794, год ее кончины; и хотя ее земная оболочка обратится в прах, упокой, Господь Милосердный, сын Непорочной Девы Марии, душу ее на Небесах и избавь ее от печали».
Исполнив последний долг, Карл Великий рассудил, что долгое страдание может пагубно сказаться на интересах его народа, и, призвав к себе архиепископа, занялся государственными делами, расстроенными за те три года, что он провел в объятиях Фальстрады, а также в те три дня, что он ее оплакивал.
Но благочестивый архиепископ Тюрпен, призванием коего были отнюдь не мирские дела, осмелился напомнить славному императору, что он давно уж не был в своем Реймском архиепископстве; однако Карл Великий чувствовал к священнику столь сильное дружеское расположение, что и слышать ничего не желал о его отъезде и приказал ему остаться при дворе. Спустя некоторое время архиепископ стал ему до такой степени необходим, что король не мог уже более ни шагу без него ступить; король с большой неохотой расставался с ним по вечерам, когда, падая от изнеможения, прелат умолял отпустить его на покой. Скоро Карл Великий предложил ему стелить постель в королевской опочивальне: однако в этом предложении архиепископ усмотрел угрозу остаться вовсе без отдыха и так возопил, что император, к величайшему своему сожалению, вынужден был уступить его мольбам. Справедливости ради следует заметить, что Тюрпен не много от этого выиграл, потому что император с рассветом посылал за ним и ему волей-неволей приходилось отправляться к Карлу Великому, не то Карл Великий шел к нему сам.
Как бы ни была почетна подобная милость, она пришлась не по душе архиепископу, потому что совращала его с пути спасения. Стоило ему хоть на минуту удалиться, Карл Великий затевал ссору; у архиепископа оставалось все меньше времени на молитвы, ведь ен был вынужден сопровождать короля на Советах, на охоте и даже в его путешествиях в Вормс, во Франкфурт и в Майенс. Архиепископ обращал эту странную дружбу на благо Церкви, получая от Карла Великого средства для монастырей и храмов. Однако добрейший архиепископ в глубине души был немало обеспокоен милостью короля, потому что любовь, которую питал к нему Карл Великий, была, как ему казалось, незаслуженной, и он начал подумывать о том, не было ли во всем этом чего-либо сверхъестественного.
И тут он вспомнил о волшебном кольце, которое он вынул изо рта у Фальстрады и надел себе на палец; воспоминание это пришло ему на ум в ту самую минуту, когда он гулял с императором по берегу небольшого озера; архиепископ пришел в ужас оттого, что так долго находится под действием дьявольской силы: он поспешно сорвал кольцо с пальца и швырнул его в воду.
Пять минут спустя Тюрпен в разговоре с императором высказал какое-то мнение, и впервые за два года Карл Великий с ним не согласился; архиепископ отвык от того, чтобы император ему противоречил, и заупрямился. Император, и сам уставший от собственной покорности, твердо стоял на своем; так, споря, два друга и возвратились во дворец.
В тот же вечер Карл Великий напомнил Тюрпену, что тот уже около шести лет не был в своем архиепископстве, что, должно быть, пагубно сказалось на спасении немалого числа душ. Тюрпен искренне обрадовался, что король его наконец отпускает, и уехал той же ночью.
На следующий день Карл с некоторым удовольствием вспомнил о прелестном озере, на берегах которого он гулял накануне, и удивился, как он мог не заметить раньше дивного пейзажа. Сразу же после завтрака он отправился в путь: поднялся по Вюрмской горе, миновал Фелзимбах, спустился по заросшей тропинке и вышел на то место, где накануне архиепископ, о котором он уж и думать забыл, бросил кольцо. Там он замер в восторге: местность показалась ему необычайно привлекательной. Никогда еще деревья не были так зелены, цветы — свежи, вода — столь прозрачна. Он никак не мог взять в толк: почему он, раз двадцать проходя мимо этого места, не замечал всех этих прелестей; во искупление своего прежнего невнимания он решил в тот же день построить там замок.
Славный император был человеком мгновенных решений и чрезвычайно скор на руку. В тот же вечер он возвратился на берег озера вместе с архитектором, а ночью тот уже набросал план Франкенбергского замка. В течение года, пока шло строительство, Карл Великий ни о чем другом и думать не мог: каждое утро он приходил на берег озера и уходил лишь с закатом; порой он часами простаивал под ивой, длинные ветви которой, похожие на женские волосы, доставали до самой воды. Не сводя взгляда с водной поверхности, император мысленно как бы следил за причудами Создателя; восхитительные призраки, которыми любовь наделила его воображение, скользили под водой, легкие и неуловимые, словно русалки.
Но вот замок был построен, и с этого дня Карл Великий стал отдавать ему предпочтение перед всеми своими прекрасными дворцами: Ингельхеймским, Вормским и Франкфуртским. Он даже решил сделать его своей постоянной резиденцией, а столицу перенести в Ахен. С той поры он осыпал город благодеяниями, ни на день его не покидал и умер как добрый христианин в 814 году; перед смертью он успел распахнуть окно, чтобы в последний раз взглянуть на озеро, в водах которого было сокрыто волшебное кольцо. Произошло это в три часа утра. Он скончался на семьдесят втором году жизни, на сорок седьмом году своего царствования.
По воле императора он был погребен в Ахенском соборе. Тело опустили в заранее приготовленный склеп, последнее его пристанище; императора обрядили во власяницу, которую он носил в последнее время, а поверх власяницы — в царские одежды. Императора перепоясали его любимым мечом Озорником, которым он перебил бесчисленное множество неверных; его усадили на мраморный трон, увенчали короной, а на колени положили Евангелие. Под ноги ему положили золотой щит, подаренный его братом Львом III: на шею повесили на дорогой цепи изумруд, завоеванный его племянником Роланом; на плечи ему набросили королевскую мантию; к поясу пристегнули большую суму, с которой он обыкновенно отправлялся в Рим. Когда склеп был напоен благовониями, украшен боевыми знаменами, а пол усеян золотыми монетами, бронзовую дверь заперли, замуровали, а под склепом воздвигли триумфальную арку с такой эпитафией:
