– Лежи, тварь! Будешь дергаться, лезвием разрисую. Уяснила?
Бросила кинжальчик рядом, медленно спустила с плеч Марины
бретельки лифчика, ее щеки порозовели, дыхание участилось. Разорвала лифчик,
обнажив груди. В следующий миг на щеки Марины обрушилось с полдюжины звонких
пощечин: справа, слева, справа, слева... Марина жалобно охала, пытаясь вызвать
на глаза слезы – что, в общем, оказалось не так уж сложно, когда тебя столь
беззастенчиво хлещут по физиономии. Поди отличи слезы ярости от слез испуга,
они совершенно одинаковые. А эти ухватки насквозь знакомы: нехитрый набор
приемов психологического подавления, рассчитанный на тот самый оранжерейный
цветок, каким ее считают...
– Подол подними! – последовал резкий приказ. –
Кому говорю?! Лицо попорчу, мокрощелка паршивая!
Всхлипывая, шмыгая носом, изображая крайнюю степень
запуганности, Марина выполнила команду.
– Выше, выше, – командовала Гуань. Небрежно похлопала
Марину по голому животу. – Холеная белая сучка, массажистки, конечно,
салоны красоты... Трусики спусти. Кому говорю? До колен. Совсем сними.
В глаза, в глаза мне смотри, не жмурься! Ноги пошире!
Марина добросовестно всхлипывала, прямо-таки поскуливала,
лежа с раздвинутыми ногами. Взгляд китаянки скользил по ее телу, на губах
блуждала улыбка. Опять начинается, вздохнула про себя Марина, снова попахивает
вдумчивым изнасилованием. Ну, не четверо пьяных скотов, по крайней мере...
Гуань одним движением сорвала через голову черную майку с
непонятным иероглифом, прилегла рядом. Марина оказалась в опытных объятиях, что
оценила сразу. Китаянка просунула ей левую руку под шею, тяжело дыша,
наклонилась, впилась в губы грубым, хозяйским поцелуем. Ее маленькая сильная
ладонь долго и неторопливо скользила по груди Марины, по животу, подушечки
пальцев гладили внутреннюю сторону бедра, заводя неторопливо. Ладонь накрыла
низ живота. Гуань постанывала, терзая губы Марины, пальцы приласкали нежные
складки, раздвинули, проникли внутрь, изучая влажную глубину, отыскали нужное
местечко так, что Марина непритворно простонала, накрыла ладонью руку азиатской
красотки, выгнулась, сжала бедра...
Пощечина обрушилась на нее совершенно неожиданно. Она
вздрогнула, недоуменно открыла глаза, подумала трезво: ну да, конечно,
контрастный душ, если можно так выразиться...
Гуань спросила без улыбки:
– Не нравится? Когда все дела будут сделаны, я тебя
обязательно разложу по полной программе, но работа прежде всего... Ноги
раздвинь пошире!
Марина увидела у нее в руке длинный предмет наподобие жезла,
весь покрытый крохотными дырочками. Гуань навалилась ей на живот, прижимая тело
к топчану, деловитое командовала:
– Расслабься. Будешь дергаться, себе же больно сделаешь.
Марина ойкнула и поморщилась, но предмет вошел, не причинив
особой боли.
– Сдвинь-ка ноги, – скомандовала Гуань. – Вот так.
Не беспокоит?
– Не особенно, – сказала Марина. – А это зачем?
Дверь распахнулась, и вошел молодой широкоплечий китаец,
спустился по широким каменным ступенькам, остановился у топчана. На Марину он
смотрел так, словно не видел вообще, и в этом было столько равнодушного
презрения, что ее передернуло от ненависти. Вытянувшись перед Гуань почти
по-военному, он кратко что-то доложил – определенно доложил, как младший по
званию старшему, не нужно знать китайского, чтобы это понять. Выслушав его,
китаянка удовлетворенно хмыкнула, сделала знак, и ее сообщник отошел к
изголовью топчана.
– Ну вот, события сдвинулись с мертвой точки, – сказала
Гуань. – Бородин взял билет на ночной поезд, едет с двумя охранниками.
Судя по всему, контейнер при нем... Лежи спокойно. И смотри очень внимательно.
Она осторожно вытянула свой странный жезл, не причинив
Марине боли, поднесла поближе к ее лицу и сделала движение, словно нажимала потайную
кнопку.
Марина невольно отшатнулась. По всей поверхности жезла из
тех самых крохотных дырочек выскочили десятки коротких стальных игл, жезл
ощетинился ими, превратившись в нечто жуткое.
– Мы, китайцы, мастера на всякие игрушки, – сказала
Гуань. – Ну-ка, ножки пошире, вставим на место...
Марина инстинктивно рванулась, но стоявший над головой
китаец мертвой хваткой зажал ее горло так, что сознание на миг помутилось,
перед глазами потемнело. Чуть опамятовавшись, она обнаружила, что конец жезла с
потайной кнопкой вновь виднеется меж ее раздвинутых ног. И затаила дыхание,
боясь пошевелиться. Вот это, признаться, был настоящий страх...
– Представляешь, во что у тебя все превратится внутри, если
я нажму кнопочку? – с улыбкой спросила Гуань. – Ни один доктор не
вылечит. Это убедительно? Убедительно, я тебя спрашиваю?
– Убедительно, – сказала Марина. – Но я ведь тогда
не смогу ничего для вас сделать...
– А ты хочешь для нас что-то сделать?
– Не хочу. Но, боюсь, придется...
– Умница, – сказала Гуань. – На глазах
превращаешься в образец благонравия и послушания.
– Вынь из меня эту штуку.
– А волшебное слово?
– Пожалуйста!
– Подождешь... Сначала побеседуем по душам. Нужно кое-что
прояснить окончательно. Контейнер у Бородина?
– Да.
– И вы собираетесь скопировать дискеты в столице?
– Именно.
– Ты знаешь тех, кто этим должен заниматься?
– Всех без исключения.
– Ну, а какого черта ты за ним следила? Все же
контролируешь?
– Конечно.
– Что вы затеяли? Чересчур уж большой размах для обычного
переворота...
– Я не знаю.
Гуань грозно нахмурилась, сделала движение рукой, словно
хотела коснуться торца жезла, где была кнопка.
– Да пойми ты, я и в самом деле не знаю! – отчаянно
вскрикнула Марина. – Меня в такие детали не посвящают, я на десятых ролях!
– А как ты вообще во все это впуталась?
Марина постаралась, чтобы ее голос звучал саркастически:
– По-твоему, меня спрашивали? Когда твой дядя, который и
устроил в разведку, делает предложение, трудненько отказаться. В особенности
если разговор происходит у вас дома, где присутствуют отец, другой дядя, когда
тебя уверяют, что в этом проекте участвует масса добрых знакомых вашего
круга... Это все затеяли свои, ясно тебе? Люди моего круга. Истеблишмент,
элита. Своим в подобных просьбах не отказывают...
– Ну что же, – задумчиво сказала Гуань. – Это
очень похоже на правду. Чисто семейное дело? Собрался истеблишмент, решил
устроить какую-то крупномасштабную пакость, и ты подчинилась зову классовой
солидарности... Что тебе обещали?
