Теперь, вернувшись в свою комнату, всем довольный, если не
считать боли, вызванной артритом, он выбрасывает из головы Джорджа Поттера и
посылает Вызов.
В темноте глаза Чарльза Бернсайда наполняет, зловещий огонь.
— Горг, — говорит он. — Горг т'или. Диннит аббала. Самман
Тэнзи Самман монта Ирмы. Диннит аббала, Горг. Диннит Рам Аббала.
Горг. Горг, приходи. Служи аббала. Найди Тэнзи. Найди мать
Ирмы. Служи аббала, Горг.
Служи Алому Королю.
Глаза Берни закрываются. Он засыпает с улыбкой на лице.
Но под морщинистыми веками глаза продолжают светиться,
словно прикрытые накидкой лампы.
***
Морти Фаин, ночной управляющий, он же портье отеля
«Нельсон», клюет носом над раскрытым журналом, когда Энди Райлсбек врывается в
его каморку. От неожиданности Морти чуть не выпрыгивает из кресла. Журнал,
понятное дело, шелестя страницами, летит на пол.
— Господи, Энди, так можно заработать инфаркт! — кричит
Морти. — Неужели трудно постучать или хотя бы покашлять?
Энди пропускает его слова мимо ушей, и тут Морти замечает,
что старик бледен как мел. Может, инфаркт у старика? В «Нельсоне» такое
случалось, и не раз.
— Ты должен вызвать полицию, — выдавливает из себя Энди. —
Они ужасные. Святой Боже, Морти, никогда не видел более ужасных фотографий… их
сделали «Полароидом»… я думал, что он сейчас вернется… вернется в любую
секунду… но я стоял как столб, я… я…
— Не так быстро, — просит его Морти. — О чем ты говоришь?
Энди набирает полную грудь воздуху, пытается взять себя в
руки.
— Ты видел Поттера? Из 314-го?
— Нет, — отвечает Морти. — Но по вечерам он обычно в
«Лакиз», пьет пиво, иногда с гамбургером. Хотя я не понимаю, как там кто-то
может что-то есть. — Эти слова, должно быть, наводят его на мысль о другой
забегаловке, которая антисанитарией могла поспорить с таверной «Лакиз». — Ты
слышал, что копы нашли в «Закусим у Эда»? Тревор Гордон проезжал мимо, и он
говорит…
— Не важно. — Энди садится по другую сторону стола и смотрит
на Морти влажными, переполненными ужасом глазами. — Позвони в полицию.
Немедленно. Скажи им, что Рыбак — Джордж Поттер и он живет на третьем этаже
отеля «Нельсон». — Лицо Энди перекашивает гримаса, но он берет себя в руки. —
На том же этаже, что и я.
— Поттер? Ты бредишь, Энди. Он — вышедший на пенсию
строитель. Не обидит и мухи.
— О мухах я не знаю, но видел, что он проделывал с
маленькими детьми. Видел его снимки на «Полароиде». В его стенном шкафу.
Никогда не видел ничего более кошмарного.
И вот тут старик окончательно убеждает Морти, что никакая
это не выдумка и, возможно, даже не ошибка: из глаз Энди Райлсбека катятся
слезы.
***
Тэнзи Френо, она же скорбящая мать Ирмы Френо, на самом деле
еще не скорбит. Она знает, что должна, но не может.
Сейчас у нее такое ощущение, что она плавает в облаке
теплой, яркой шерсти. Врач (ассистентка Пэта Скарды, Норма Уайтстоун) четыре
или пять часов назад дала ей пять миллиграммов лоразепама,
[80]
но это было
только начало. Трейлерный парк «Холидей», где Тэнзи и Ирма жили с того времени,
как глава семьи в 1998 году перебрался в Грин-Бэй, находится совсем рядом с
баром «Сэнд», и у Тэнзи роман с одним из барменов, Лестером Муном. Громобойная
пятерка по какой-то причине прозвала Лестера Муна «Вонючим сыром», но Тэнзи
зовет его исключительно «Лестер», что он очень ценит, как и возможность
трахнуть Тэнзи в ее спальне или в подсобке бара, где для таких целей положен
матрас. В пять вечера Лестер заглянул в трейлер с квартой кофейного бренди и
четырьмястами миллиграммами оксиконтина, растолченного и готового к
употреблению. Тэнзи оприходовала уже с полдюжины дорожек и «летает». Смотрит на
старые фотографии Ирмы и… просто… вы понимаете… «летает».
«Каким симпатичным она была ребенком», — думает Тэнзи, не
подозревая, что не так уж и далеко от трейлерного парка ночной портье отеля в
ужасе смотрит на совсем другую фотографию ее симпатичного ребенка, «Полароид»,
которую ему не забыть до конца его дней. Эту фотографию Тэнзи никогда не
увидит, что, возможно, является подтверждением существования Бога на небесах.
Она переворачивает страницу (на обложке ее альбома выбиты
золотом слова «Золотые воспоминания») и видит себя и Ирму на пикнике компании
«Миссисипи электрике». Ирме — четыре годика, до банкротства «Миссисипи
электрике» оставался год, и все у них еще более или менее хорошо. На соседней
фотографии Ирма — среди других детей, лицо вымазано шоколадным мороженым.
Глядя на эту фотографию, Тэнзи тянется к стакану кофейного
бренди, делает маленький глоток. И внезапно, из ниоткуда (или из того места в
нашем подсознании, где хранятся зловещие обрывки мыслей) выплывают слова
глупого стихотворения Эдгара По, которое они заучивали в девятом классе.
[81]
Она не думала о нем долгие годы, и сейчас вроде бы нет повода вспоминать его,
но слова первой строфы высвечиваются в памяти.
Глядя на фотографию Ирмы, она монотонно, без пауз,
произносит их вслух. Услышь ее миссис Норманди, она бы, без сомнения,
застонала, схватившись за свои седые волосы. На нас декламация Тэнзи действует
иначе: от слов веет арктическим холодом. Их словно произносит труп.
— Мрачной полночью бессонной беспредельно утомленный в книги
древние вникал я и стремясь постичь их суть над старинным странным томом
задремал и вдруг сквозь дрему стук нежданный в двери дома мне почудился
чуть-чуть…
В этот момент кто-то постучал в дверь «Эйрстрима», в котором
жила Тэнзи Френо. Она вскинула голову, с плавающим взглядом, с губами,
блестевшими от кофейного бренди.
— Лестер? Это ты?
«Возможно, он», — думает она. Наверняка не телевизионщики,
тут у нее сомнений нет. Она не стала с ними говорить, дала от ворот поворот.
Она знает, что они успокаивали бы и утешали ее, только чтобы выманить под яркие
юпитеры, где она выглядела бы глупо, точно так же, как в «Шоу Джерри Спрингера»
выглядят приглашенные туда люди.
Ответа нет… но стук повторяется. Тук. Тук-тук.
— Это кто-то другой. — Она встает. Встает, как во сне. — Это
какой-то гость стучит в мою дверь. Стучит, и все тут.
Тук. Тук-тук.
