— Мой кабинет, — повторяет врач.
— Если вы согласны.
— Пойдемте со мной. Мистер Грин, отойдите к стойке, и не
мешайте пройти мне и лейтенанту Сойеру.
— Как скажете. — Грин отвешивает шутовской поклон и отходит
к стойке, перегораживающей комнату. — Я уверен, в ваше отсутствие этот симпатичный
молодой человек и я найдем о чем поговорить.
Улыбаясь, Уэнделл Грин наблюдает, как Джек и доктор
Спайглман выходят из комнаты. Их шаги удаляются и окончательно утихают.
Наступает тишина. Все еще улыбаясь, Уэнделл Грин поворачивается к молодому дежурному
и натыкается на его взгляд.
— Я постоянно читаю ваши статьи. Вы отлично пишете.
Грин сияет как медный таз.
— Вы не только симпатичный молодой человек, но еще и умный.
Какое удивительное сочетание. Как вас зовут?
— Этан Эванс.
— Этан, у нас очень мало времени, поэтому не будем его
терять. Вы думаете, что ответственные представители прессы должны иметь доступ
к информации, которая нужна общественности?
— Безусловно.
— Вы согласны, что информированная пресса — едва ли не
лучшее оружие в борьбе с такими, как Рыбак?
Между бровей Этана появляется вертикальная морщинка.
— Оружие?
— Естественно. Чем больше мы знаем о Рыбаке, тем выше наши
шансы остановить его.
Молодой человек кивает, морщинка разглаживается.
— Скажите мне, как, по-вашему, этот врач позволит Сойеру
воспользоваться своим кабинетом?
— Скорее всего да, — отвечает Эванс. — Но мне не нравятся
методы работы этого Сойера. Он символизирует полицейскую жестокость. Бьет
людей, чтобы заставить их сознаться в преступлениях, которых они не совершали.
Это я называю жестокостью.
— Хочу задать вам вопрос. Вернее, два. В кабинете доктора
Спайглмана есть чулан? И можно ли попасть в него из коридора?
— Ага — Глаза Эванса загораются. — Вы хотите слушать.
— Слушать и записывать. — Уэнделл Грин похлопывает по
карману, в котором лежит диктофон. — Все ради общественности, благослови ее,
Господи.
— Да, есть, — отвечает Этан Эванс. — Но доктор Спайглман,
он…
В руке Уэнделла как по волшебству возникает двадцатка.
— Если действовать быстро, доктор Спайглман ничего не
узнает. Правда, Этан?
Этан Эванс выхватывает у него купюру, выходит из-за стойки,
подводит Грина к двери в боковой стене, говорит: «Заходите, только быстро».
***
Тусклые лампы освещают оба торца темного коридора.
— Как я понимаю, муж моей пациентки рассказал вам о пленке,
которую она получила утром?
— Да. Вам известно, как она попала в больницу?
— Поверьте, лейтенант, после того, как я увидел, какой
эффект произвела запись на миссис Маршалл и прослушал ее сам, я сам попытался
выяснить, как она оказалась у моей пациентки. Вся наша почта проходит через
почтовое отделение больницы, вся, независимо от того, кому адресована,
пациентам, врачам или администрации. Оттуда два сотрудника, они работают на
общественных началах, разносят почту адресатам. Как я понимаю, посылка с
кассетой лежала в почтовом отделении, когда этим утром туда заглянул
доброволец. Поскольку адресатом значилась моя пациентка, доброволец передал
посылку в регистратуру нашего отделения. А одна из девушек принесла сюда.
— Разве не следовало проконсультироваться с вами, прежде чем
прокручивать пленку Джуди?
— Разумеется. Медсестра Бонд сразу бы позвонила мне, но
сегодня она выходная. А медсестра Рэк, которая ее заменяла, увидев, что
отправитель назвала нашу пациентку детским прозвищем, подумала: кто-то из
давних подруг миссис Маршалл прислал ей музыкальную запись, чтобы подбодрить
ее. На посту медсестер есть кассетный магнитофон, поэтому она вставила в него
кассету и отдала миссис Маршалл.
В полумраке коридора глаза доктора мрачно блеснули.
— А потом, как вы можете догадаться, разверзся ад. Миссис
Маршалл вернулась в состояние, в каком ее госпитализировали. К счастью, я
находился в больнице и, узнав, что произошло, приказал дать ей успокоительного
и поместить в особую безопасную палату. В этой палате стены покрыты мягким
материалом, лейтенант… миссис Маршалл вновь поранила пальцы, и я не хотел,
чтобы она нанесла себе новые травмы. Как только успокоительное подействовало, я
поговорил с ней. Прослушал пленку. Возможно, мне следовало сразу позвонить в
полицию, но прежде всего я несу ответственность за своих пациентов, поэтому я
позвонил мистеру Маршаллу.
— Откуда?
— Из ее палаты, с сотового. Мистер Маршалл, разумеется,
настаивал, чтобы я передал трубку жене, и она тоже хотела поговорить с ним. Во
время разговора она вновь разнервничалась, мне пришлось дать ей еще небольшую
дозу транквилизатора.
Когда она успокоилась, я вышел из палаты и вновь позвонил
мистеру Маршаллу, чтобы рассказать о содержании пленки. Хотите ее послушать?
— Не сейчас, доктор, благодарю. Но меня интересует один
момент.
— Спрашивайте.
— Фред Маршалл попытался имитировать акцент, с которым
говорил человек, сделавший эту запись. Что вы можете сказать об этом акценте?
Может, этот человек — немец?
— Я думал об этом. Похоже на немецкое произношение
английских слов. Если точнее, как будто француз пытается говорить на английском
с немецким акцентом. Только не знаю, возможно ли такое. Слышать такой речи мне
еще не доводилось.
С самого начала разговора доктор Спайглман пристально
смотрел на Джека, словно оценивал только по ему ведомым стандартам. Лицо его
все это время оставалось бесстрастным, как у сотрудника дорожной полиции.
— Мистер Маршалл сообщил мне, что намерен позвонить вам.
Вроде бы у вас и миссис Маршалл образовалась уникальная связь. Она знает, что
вы очень хороший полицейский, и кроме того, полностью вам доверяет. Мистер
Маршалл просил, чтобы вам разрешили встретиться с его женой, и она тоже сказала
мне, что должна поговорить с вами.
— Тогда вы можете со спокойной душой разрешить мне
побеседовать с ней наедине. Мне нужно полчала, не больше.
Улыбка исчезает с лица доктора Спайглмана так же быстро, как
и появляется.
— Моя пациентка и ее муж доверяют вам, лейтенант Сойер, но
не в этом дело. Вопрос в том, могу я доверять вам или, нет.
