— Нюхач, почему вы его насильно не отвезете, если считаете,
что там ему окажут необходимую помощь?
— У нас так не принято. Мышонок не заходил в больницу с тех
самых пор, когда в одной скончался его отец. Больниц он боится куда больше, чем
того, что случилось с его ногой. Если бы мы отвезли его в центральную больницу
Ла Ривьеры, он бы умер прямо в приемном покое.
— А если бы не умер, то никогда бы вам этого не простил.
— Именно. Как скоро ты сможешь приехать?
— Я должен повидаться с женщиной, о которой тебе говорил.
Может, через час, может, чуть позже.
— Ты меня не понял? Мышонок умирает у нас на руках. Нам есть
о чем поговорить.
— Согласен. Приеду, как только смогу. — Он кладет трубку,
поворачивается к двери за кушеткой и ждет, что его мир переменится.
***
«Что все это значит?» — гадает Уэнделл. Он потратил две
минуты магнитофонной ленты на разговор Джека Сойера с этим сукиным сыном,
засветившим пленку, которая могла бы принести ему новый автомобиль и красивый
дом на высоком берегу реки, и записал какой-то бред. Уэнделл заслуживает новый
автомобиль и красивый дом, он их честно заработал. Ощущение, что его ограбили,
вызывает у репортера злость и ненависть. Золотым мальчикам все достается легко,
люди так и стремятся всучить им то, без чего они прекрасно могут обойтись, а
каково легендарным, бескорыстным, не щадящим себя рабочим лошадкам
журналистики? Таким, как Уэнделл Грин? Уэнделлу Грину приходится платить
двадцать баксов за то, чтобы сидеть в маленьком темном чулане. И все для того,
чтобы выполнять свою работу!
Услышав, как открывается дверь, он напрягает слух. Красная
лампочка горит, верный диктофон готов перематывать пленку и записывать все
звуки, которые донесутся из кабинета Спайглмана. Душа Уэнделла ликует: праздник
пришел и на его улицу.
Голос Спайглмана проникает сквозь дверь чулана и фиксируется
на движущейся магнитной ленте: «Теперь я оставляю вас наедине».
Золотой мальчик: «Спасибо, доктор. Я вам очень признателен».
Доктор Спайглман: «Тридцать минут, так? То есть я вернусь,
гм-м, в десять минут третьего».
Золотой мальчик: «Отлично».
Дверь мягко закрывается, щелкает защелка. Потом долгие
секунды тишины. «Почему они ничего не говорят?» Ну, конечно… ответ ясен. Ждут,
пока толстозадый Спайглман окажется вне пределов слышимости.
О, как же это сладостно, как чудесно! Шелест шагов Золотого
мальчика: он идет к двери, подтверждая догадку блестящего репортера. Да,
интуиция никогда не подводит Узнделла Грина, вот уж кто хорошо знает, чего
ждать от тех, о ком он пишет!
Уэнделл слышит, диктофон записывает ожидаемое: щелчок
запираемого замка.
Джуди Маршалл: «Не забудь про дверь у тебя
[97]
за спиной».
Золотой мальчик: «Как ты?»
Джуди Маршалл: «Гораздо, гораздо лучше, потому что ты здесь.
Дверь, Джек».
Еще шаги, звук, в котором нельзя ошибиться: металлический
засов входит в паз.
Мальчик, которого вскорости вываляют в грязи: «Я думал о
тебе весь день. Я думал об этом».
Шлюха, блядь, проститутка: «Полчаса нам хватит?»
Тот, чья нога в медвежьем капкане: «Если нет, ему придется
барабанить в дверь».
Уэнделл едва сдерживается, чтобы от счастья не пуститься в
пляс. Эти двое определенно собираются заняться сексом, собираются сорвать друг
с друга одежду, трахаться, как звери. Вот она, сладкая месть. Что ж, Джек
Сойер, когда Уэнделл Грин разберется с тобой, репутация у тебя будет хуже, чем
у Рыбака.
***
В глазах Джуди усталость, волосы висят, на пальцах новые
повязки, но лицо по-прежнему светится той силой, которую она почерпнула в
глубинах сознания, чтобы заглянуть за пределы этого мира. Для Джека Джуди
Маршалл — королева, заключенная в тюрьму по ложному обвинению. Вместо того
чтобы маскировать благородство ее души, больничный халат и заношенная ночная
рубашка только его подчеркивают. Джек отрывает от нее глаза лишь на несколько
мгновений, чтобы закрыть вторую дверь, потом подходит к ней.
Видит, что ему нечего ей сказать: она и так все знает. Джуди
сокращает ему путь вдвое, протягивает руки.
— Я думал о вас весь день. — Он берет ее за руки. — Я думал
об этом.
Она видит все, что должна видеть, все, что им нужно сделать.
— Полчаса нам хватит?
— Если нет, ему придется барабанить в дверь.
Они улыбаются. Она сильнее сжимает его руки.
— Тогда пусть барабанит.
Она тянет его на себя, и сердце Джека учащенно бьется в
предвкушении объятия.
Но ее дальнейшее поведение поражает куда больше, чем если бы
она прижалась к его груди: она наклоняет голову и целует его руки, сначала
одну, потом другую. Потом прижимается щекой к тыльной стороне ладони правой
руки и отступает на шаг.
Ее глаза блестят.
— Вы знаете о пленке.
Он кивает.
— Я обезумела, когда прослушала ее, но он допустил ошибку,
прислав мне эту запись. Слишком сильно надавил. И я снова превратилась в
ребенка, который слушал другого ребенка, шепчущего через стену. Я обезумела и
попыталась проломить стену. Я слышала, как мой сын просил ему помочь. И он был
там… по другую сторону стены. Куда вам придется пойти.
— Куда нам придется пойти.
— Куда нам придется пойти. Да. Но я не могу пройти сквозь
стену, а вы — можете. Вот это вы и должны сделать, в этом ваша главная, важнейшая
задача. Вы должны найти Тая и остановить аббала. Я не знаю, о чем идет речь, но
остановить его — ваша работа. Ведь, если правда, вы — копписмен?
— Вы правы. Я — копписмен. Вот почему это моя работа.
— Тогда все верно. Вы должны избавиться от Горга и его
хозяина. Мистера Маншана. Это не его настоящее имя, но так оно звучит: мистер
Маншан. Когда я обезумела и пыталась проломить стену, она говорила со мной, она
могла шептать мне в ухо. Я была так близка к цели!
***
И что думает Уэнделл Грин, который прижимает ухо и
работающий диктофон, об этом разговоре? Он-то ожидал услышать совсем другое:
звериные звуки и стоны совокупления двух жаждущих насытить свою страсть людей.
Уэнделл Грин скрежещет зубами, лицо перекашивает гримаса раздражения.
