Внезапно раскрывается дверь, и в кабинет доктора Спайглмана
вваливается Уэнделл Грин. За его спиной — стенной шкаф с разбросанной в
беспорядке одеждой доктора. В одной руке Уэнделл держит диктофон «Панасоник», в
другой — несколько поблескивающих цилиндрических предметов. Джек готов спорить,
что это батарейки «Дюраселл АА».
Если одежда Джека только расстегнута (возможно, пуговицы
вырваны с корнем), то с Уэнделлом ситуация гораздо хуже.
Рубашка в лохмотьях. Живот нависает над белыми трусами с
большим желтым пятном от мочи. Коричневые габардиновые брюки он тащит за собой
одной ногой. Они волочатся по ковру, как содранная змеиная кожа. Он в носках,
но левый определенно надет наизнанку.
— Что ты сделал? — орет Уэнделл. — Голливуд, сукин ты сын,
ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОИМ ДИК…
Он замолкает. Челюсть у него отвисает. Глаза широко
раскрываются. Джек замечает, что волосы репортера встали дыбом.
Уэнделл тем временем замечает, что Джек Сойер и Джуди
Маршалл, полуобнявшись, лежат на полу среди осколков стекла и бумаг. Их одежда
в беспорядке. Обстановка, конечно, не самая романтичная, но если Уэнделл и
видел двух людей, находящихся на грани совокупления, то они перед ним.
В голове все путается, сменяя друг друга, мелькают
невероятные воспоминания, его шатает из стороны в сторону, живот урчит, как
стиральная машина, в которую заложили слишком много белья, ему просто
необходимо ухватиться за что-то понятное и хорошо знакомое. Ему нужны новости.
А еще лучше скандал. И пожалуйста, Джек Сойер и Джуди Маршалл лежат перед ним
на полу.
— НАСИЛУЮТ! — орет Уэнделл во всю мощь легких. Безумная
улыбка изгибает уголки его рта. — СОЙЕР ИЗБИЛ МЕНЯ, А ТЕПЕРЬ НАСИЛУЕТ
ДУШЕВНОБОЛЬНУЮ ПАЦИЕНТКУ! — Даже Уэнделлу понятно, что никаким изнасилованием
тут и не пахнет, но кто и когда кричал: «ТРАХАЮТСЯ ПО СОГЛАСИЮ!» — дабы
привлечь внимание?
— Заткни рот этому идиоту. — Джуди одергивает подол ночнушки
и собирается встать.
— Осторожно, — предупреждает Джек. — Тут везде разбитое
стекло.
— Сама знаю, — рявкает она, а потом поворачивается к
Уэнделлу с тем бесстрашием, что хорошо знакомо Фреду. — Заткнитесь! Я не знаю,
кто вы, но прекратите орать! Никого здесь не…
Уэнделл пятится от Голливуда Сойера, таща за собой брюки.
«Почему никто не приходит, — думает он. — Неужели никто не зайдет до того, как
он пристрелит меня или поколотит?» В состоянии близком к истерике Уэнделл не
замечает ни сирены, ни криков в коридоре или думает, что все это — плод его
воображения, вместе с абсурдными «воспоминаниями» о черном стрелке, о
прекрасной женщине в белом и о себе, Уэнделле Грине, сидящем в пыли и, словно
пещерный человек, пожирающем наполовину сырую птицу.
— Держись от меня подальше, Сойер. — Грин все пятится,
выставив перед собой руки. — У меня есть очень охочий до денег адвокат.
Прикоснись ко мне хоть пальцем, говнюк, и я обдеру тебя как липку… ОЙ! АЙ!
Уэнделл наступил на осколок стекла, Джек это видит,
возможно, он с одной из репродукций, что украшали стены, а теперь украшают пол.
Он отпрыгивает назад, его ноги путаются в собственных брюках, он падает на
кожаное кресло, в котором, должно быть, обычно сидит доктор Спайглман,
расспрашивая пациентов об их трудном детстве.
Главный грязекопатель «Ла Ривьер герольд» в ужасе смотрит на
надвигающегося неандертальца, потом швыряет в него диктофон. Джек видит, что
пластмассовый корпус весь в царапинах. Взмах руки — и диктофон отлетает в
сторону.
— НАСИЛУЮТ! — верещит Уэнделл. — ОН НАСИЛУЕТ ОДНУ ИЗ
ПСИХИЧЕК! ОН… — Джек врезает ему в подбородок, в последний момент сдерживает
удар, дозирует силу с предельной точностью. Уэнделла отбрасывает на спинку
кресла доктора Спайглмана, тело обмякает, глаза закатываются, ноги дергаются в
некоем ритме, который задает наполовину потухшее сознание.
— Безумный Мадьяр лучше бы с этим не справился, — шепчет
себе под нос Джек. Думает о том, что в ближайшем будущем Уэнделлу скорее всего
придется обратиться к психиатру.
За последние два дня его голове крепко досталось.
Дверь в коридор распахивается. Джек встает перед креслом,
закрывая Уэнделла, запихивая подол рубашки за пояс (в какой-то момент, слава
богу, он уже застегнул молнию ширинки). В кабинет всовывается взлохмаченная
женская голова. Девушка одета в форму службы безопасности. Ей лет восемнадцать,
но от страха она выглядит не больше чем на двенадцать.
— Кто здесь кричит? — спрашивает она. — Кто-то ранен?
Джек понятия не имеет, что на это ответить, но Джуди тут же
находится:
— Это пациент. Я думаю, мистер Лэкли. Вбежал сюда с криком,
что нас всех изнасилуют, и убежал.
— Вы должны немедленно уйти отсюда, — говорит им
девушка-охранник. — Не слушайте этого идиота Этана. И не пользуйтесь лифтом. Мы
думаем, это землетрясение.
— Уже уходим, — отвечает Джуди, хотя не двигается с места.
Но охраннице этого ответа достаточно, она исчезает в коридоре. Джуди быстро
подходит к двери. Она закрывается, но защелка не желает входить в паз. Должно
быть, повело дверной косяк.
На стене висели часы. Джек механически смотрит туда, но они
свалились на пол, циферблатом вниз. Он подходит к Джуди, берет ее за руки:
— Долго я отсутствовал?
— Нет, — отвечает она. — Но с каким блеском ты отбыл!
Фантастика! Ты что-нибудь узнал? — В ее глазах мольба.
— Достаточно, чтобы немедленно вернуться во Френч-Лэндинг, —
отвечает он. «Достаточно, чтобы полюбить тебя… и любить вечно, в этом мире или
в любом другом».
— Тайлер… жив? — Теперь она сжимает его руки, совсем как
Софи в Запределье, Джек это помнит. — Мой сын жив?
— Да. И я намерен вернуть его тебе.
Взгляд его падает на стол Спайглмана, который нагулялся по
кабинету и теперь стоит с выдвинутыми ящиками. В одном Джек видит кое-что
интересное спешит к столу, давя стекло и отбрасывая попавшую под ногу рамку с
репродукцией.
В верхнем ящике левой тумбы лежит кассетный магнитофон,
размерами куда больше верного «Панасоника» Уэнделла Грина, и кусок коричневой
оберточной бумаги. Сначала Джек достает бумагу. На ней прыгающие буквы, которые
он уже видел в развалинах «Закусим у Эда» и на своем крыльце:
Передать ДЖУДИ МАРШАЛЛ,
Известной также как СОФИ
В верхнем углу вроде бы марки, но Джеку нет нужны изучать
их. Он и так знает, что эти вырезки с пакетиков с сахаром и приклеил их к
оберточной бумаге опасный старик по имени Чарльз Бернсайд. Но личность Рыбака больше
не имеет особого значения, как и говорил Спиди. Не важно и его местонахождение,
потому что Джек не сомневается, что Чамми Бернсайд усилием воли может
перескочить в другое место.
