Ведь так?
«Да», — думает он и садится на заднее сиденье такси.
— Куда едем, дружище?
— Норвэй-Вэлли-роуд, — отвечает Генри. — Белый дом с синими
углами, чуть отстоящий от дороги. Вы увидите его сразу после моста.
Генри откидывается на спинку сиденья и поворачивает голову к
открытому окну. Сегодня Френч-Лэндинг кажется ему каким-то… испуганным. Словно
он сползал, сползал к краю стола и теперь застыл, зная, что еще самая малость —
и полетит вниз, чтобы вдребезги разбиться об пол.
«Скажи, что она вернулась. Скажи, что вернулась. Если она
пришла с любовью, почему мне становится не по себе от запаха ее духов? Почему я
испытываю к нему отвращение? И почему ее прикосновение (воображаемое
прикосновение, заверяет он себя) было таким неприятным? А рука — такой
холодной?»
***
После яркого солнечного дня в гостиной Нюхача так темно, что
поначалу Джек просто ничего не видит. Потом, когда глаза приспосабливаются,
понимает почему: одеяла, два слоя одеял, закрывают и окна гостиной, и дверь,
ведущую в соседнее помещение, почти наверняка кухню.
— Он не может вынести света, — говорит Нюхач тихо, его голос
не долетает до дивана у противоположной стены, на котором лежит мужчина. Другой
мужчина стоит на коленях рядом с диваном.
— Может, его укусила бешеная собака. — Но Джек сам себе не
верит.
Нюхач решительно качает головой:
— Это не физическая реакция. Док говорит, психологическая.
Когда свет падает на него, кожа начинает расползаться. Ты о таком слышал?
— Нет. — И еще Джек никогда не встречался с таким запахом,
как стоит в этой комнате. Работают не один — два вентилятора, он чувствует
движение воздуха, но вонь заполняет всю гостиную. Не только запах гниющего
мяса, с ним Джек уже сталкивался, но и крови, мочи и фекалий, все густо
перемешанное.
Он с трудом подавляет рвотный рефлекс и видит, что Нюхач
смотрит на него с сочувствием.
— Это ужасно, я знаю. Но со временем привыкаешь, как к
запаху обезьянника в зоопарке.
Открывается дверь в соседнюю комнату, в гостиную входит
миниатюрная женщина со светлыми волосами до плеч. В руках у нее миска. Когда
свет падает на Мышонка, лежащего на диване, тот кричит. Кричит жутко, как от
мучительной боли. Что-то — то ли дым, то ли пар — начинает подниматься с его
лба.
— Держись, Мышонок, — говорит стоящий на коленях мужчина.
Это Док. До того как дверь закрывается, Джек успевает прочитать надпись на
потрепанном черном саквояже. Где-нибудь в Америке, конечно, может найтись врач,
который украсит свой саквояж с лекарствами наклейкой группы «СТЕППЕН'ВУЛФ
РУЛЗ», но не в Висконсине.
Женщина опускается на колени позади Дока, который достает из
миски тряпку, чуть отжимает ее, кладет Мышонку на лоб. Мышонок стонет, начинает
дрожать всем телом. Вода бежит по щекам в бороду. Борода, похоже, лезет
клочьями.
Джек идет к дивану, говоря себе, что к запаху он привыкнет,
обязательно привыкнет. Может, это и правда. Но жалеет, что у него нет тюбика
мази «Варо-Раб» компании «Вике», который большинство детективов отдела
расследования убийств УПЛА обязательно держат в бардачке. С удовольствием
мазнул бы каждую ноздрю.
В гостиной стоит музыкальный центр и две огромные колонки,
но телевизора нет. Там, где нет окон или дверей, у стен стоят деревянные
стеллажи с книгами, отчего гостиная кажется меньше. Приступ клаустрофобии не
улучшает самочувствия Джека. Большая часть книг, похоже, по религии и
философии.
Он видит сочинения Декарта, К.С. Льюиса, «Бхагавад-Гиту»,
«Принципы существования» Стивена Эйвери… но есть и беллетристика, книги по пивоварению,
а на одной из огромных колонок лежит далеко не самая удачная книга об Элвисе
Пресли, написанная Альбертом Голдманом. На другой колонке стоит фотография
девочки с ослепительной улыбкой, веснушками и морем рыжеватых волос. Глядя на
девочку, нарисовавшую классики на бетоне, Джек Сойер испытывает злость и боль.
Возможно, на карту поставлены судьбы мира, но есть и старик, которого надо
остановить. И ему следует об этом помнить.
Медведица отодвигается в сторону, пропуская Джека к дивану,
не поднимаясь с колен и держа в руках миску. Джек видит, что в ней еще две
мокрые тряпки и горка подтаявших кубиков льда. От одного взгляда на лед пить
хочется еще сильнее.
Он берет один и кладет в рот. Потом смотрит на Мышонка.
Он по горло укрыт клетчатым пледом. Лоб и верхняя часть щек,
там, где нет вылезающей бороды, очень бледные. Глаза закрыты. Губы растянулись,
открывая белизну зубов.
— Он в… — начинает Джек, и глаза Мышонка открываются.
Вопрос, который хотел задать Джек, напрочь вылетает у него
из головы. Белки вокруг коричневато-зеленых радужек стали кроваво-красными.
Словно Мышонок смотрит в ужасный радиоактивный закат. Из внутренних уголков
глаз течет черный гной.
— «Книга философской трансформации» рассматривает самые
животрепещущие проблемы диалектики, — голос Мышонка звучит размеренно,
успокаивающе, — и Макиавелли ведет речь о тех же проблемах.
— Мышонок, это Джек Сойер. — В красно-зеленовато-коричневых
глазах никакого узнавания. Зато червяки гноя в уголках глаз шевелятся, как
живые, словно слушают.
— Это Голливуд, — бормочет Нюхач. — Коп. Помнишь?
Одна рука Мышонка лежит на клетчатом пледе. Джек берет ее и
едва подавляет крик удивления, с такой силой пальцы Мышонка сдавливают его
руку. Кожа горячая. Просто раскаленная. Как булочка, которую достают из печи.
Мышонок шумно выдыхает. Запах ужасный, тухлого мяса, увядших цветов. «Он гниет,
— думает Джек. — Гниет изнутри. Господи Иисусе, помоги мне пройти через это».
Иисусу это, возможно, не по силам, а вот воспоминания о Софи
помогают. Джек пытается удержать перед мысленным взором ее ясные, чистые,
ослепительно синие глаза.
— Слушай, — говорит Мышонок.
— Я слушаю.
Мышонок, похоже, собирается с силами. Под пледом по телу
пробегают волны дрожи; как догадывается Джек, это судороги.
Где-то тикают часы. Где-то лает собака. На Миссисипи гудит
корабль. Если убрать эти звуки, останется тишина. За всю свою жизнь Джек может
припомнить только одну схожую ситуацию: он в больнице Беверли-Хиллс, в
ожидании, пока его мать поставит точку в долгом процессе умирания. Где-то Тай
Маршалл ждет своего спасения. Во всяком случае, надеется, что его спасут.
Где-то Разрушители напряженно трудятся, стремясь уничтожить ось, на которой
вращается все существующее. Здесь же маленькое замкнутое пространство со
слабыми вентиляторами и удушающим запахом.
