Переступив порог, автоматически нажимает большую кнопку на
панели, и тут же из динамика над головой звучит голос миссис Мортон. Звуковая
система класса хай-тек, поэтому ощущение, что голос живой, будто сама миссис
Мортон говорит из гостиной.
— Заезжал Джек Сойер и оставил вторую кассету, чтобы ты ее
прослушал. Он говорит… ты понимаешь, запись того человека. Плохого человека.
— Плохого человека, правильно, — бормочет Генри, открывает
дверцу холодильника, наслаждается волной холодного воздуха. Рука безошибочно
ложится на банку «Кингслендского темного», одну из трех, стоящих в дверце.
Сейчас не до ледяного чая.
— Обе кассеты в твоей студии, на звуковом пульте. Далее,
Джек хотел, чтобы ты позвонил ему на сотовый. — В голосе миссис Мортон
появляются назидательные нотки. — Если будешь говорить с ним, надеюсь, скажешь
ему, чтобы он был осторожен. И будь осторожен сам. — Пауза. — Не забудь про
ужин. Он в холодильнике на второй полке, по левую руку.
— Не надо, не надо меня учить, — говорит Генри, но
улыбается, открывая банку с пивом. Идет к телефону и набирает номер Джека.
***
На пассажирском сиденье в кабине пикапа, стоящего перед
домом номер 1 по Нейлхауз-роуд, оживает сотовый Джека. Но кабина пуста, так что
его трели никто не слышит.
***
«Абонент, которому вы пытаетесь дозвониться, в настоящее
время не отвечает. Пожалуйста, попробуйте позвонить позже».
Генри кладет трубку, возвращается к двери, нажимает на
панели другую кнопку. Голоса, которые сообщают время и температуру воздуха, его
персональные, но запрограммированы так, что Генри не знает, какой голос
услышит. На этот раз в солнечную, кондиционированную тишину дома врываются
вопли Висконсинской крысы.
— Время четыре двадцать две пополудни! Снаружи температура
восемьдесят два градуса! Внутри — семьдесят!
[107]
Что тебе до этого? Что всем
до этого? Жуй это, ешь, запивай, оно все-е-е…
..равно выйдет из одного места. Правильно. Генри вновь
нажимает на кнопку, отсекая завершающую часть фирменной фразы Висконсинской
крысы. Неужели так быстро прошло время?
Господи, совсем недавно пробило полдень. И раз уж речь зашла
о времени, так ли давно ему было двадцать лет и энергия била в нем ключом? Что
с…
Вздох повторяется, прерывая насмешки над собой. Вздох?
Ой ли? Куда вероятнее, сбой в работе кондиционера. Во всяком
случае, только таким образом он может это объяснить.
Он может дать ту трактовку, какую хочет.
— Есть тут кто-нибудь? — спрашивает Генри. В голосе
дребезжание, которое он ненавидит. Старческое дребезжание. — Есть кто-нибудь в
доме?
На какую-то секунду его охватывает страх: а вдруг он услышит
ответ. Но никто не отвечает, понятное дело, и Генри тремя большими глотками
ополовинивает банку. Решает, что пойдет в гостиную и немного почитает. Может,
Джек позвонит. Может, алкоголь поможет ему унять расшалившиеся нервы.
«А может, в ближайшие пять минут мир перестанет
существовать, — думает он. — И тогда тебе не придется вслушиваться в этот
ужасный голос на кассетах, которые ждут в студии».
Эти чертовы кассеты лежат на звуковом пульте, как
неразорвавшиеся бомбы.
Генри медленно возвращается в гостиную, выставив перед собой
руку, говоря себе, что он не боится, совершенно не боится прикоснуться к лицу
умершей жены.
***
Джек Сойер навидался всякого, побывал в местах, где нельзя
взять напрокат автомобиль в компании «Авис» и вода вкусом не отличается от
вина, но и для него открывшееся под одеялом — шок. Точнее, нога Мышонка. Еще
точнее, то, что стало с ногой Мышонка. Когда ему удается взять себя в руки,
первый позыв — отругать Дока за то, что он снял штаны с Мышонка. Джек думает о
сосисках, о том, как они сохраняют форму на скворчащей сковородке, которая
стоит на раскаленной горелке. Это, безусловно, глупое сравнение, primo
stupido,
[108]
но человеческий мозг в стрессовых ситуациях выдает более чем
странные умозаключения.
Форма ноги сохраняется, в какой-то степени, но плоть
отделилась от кости. Кожи как таковой нет, она превратилась в сочащуюся
желеобразную субстанцию, смесь молока и беконного жира. С мышцами, которые
обтягивала кожа, тоже произошли катастрофические изменения. Укушенная нога из
твердого состояния словно перешла в жидкое, эта жидкость испепеляет и диван, на
котором лежит Мышонок. К запаху разлагающейся плоти добавляется запах тлеющей
ткани.
Из этой отдаленно напоминающей ногу массы торчит ступня,
полностью сохранившаяся, целая и невредимая. Будто принадлежащая другому
человеку. Джеку на мгновение становится дурно, он наклоняет голову, борясь с
подкатившей к горлу тошнотой, изо всех сил пытаясь не заблевать рубашку.
Возможно, спасает Джека рука, которая ложится на его плечо.
Нюхач пытается хоть как-то поддержать его. Краснота полностью ушла с лица
Нюхача. Выглядит он как мотоциклист, поднявшийся из могилы, герой многих легенд
байкеров.
— Видите? — Голос Дока доносится издалека. — Это не ветряная
оспа, друг мой, хотя поначалу некоторые симптомы совпадали. Красные пятна уже
появились на левой ноге… на животе… на яйцах. Так выглядела кожа вокруг укуса,
когда мы привезли его сюда, краснота и припухлость. Я думал: черт, ничего
страшного, у меня достаточно «зитромакса», чтобы справиться с воспалением до
захода солнца. Сами видите, какой прок от «зитро». Тут вообще бы вряд ли что
помогло. Эта дрянь пожирает диван, а потом, думаю, примется и за пол. Эта дрянь
очень голодна. Так что же это, Голливуд? Я чувствую, только вам и Мышонку
известен ответ.
— Он по-прежнему знает, где находится дом, — вставляет
Нюхач. — Я вот понятия не имею, хотя мы только что вернулись оттуда. Ты тоже.
Так?
Док согласно кивает:
— Но Мышонок — он знает.
— Сюзи, дорогая, — обращается Док к Медведице. — Пожалуйста,
принеси другой плед. Этот уже на последнем издыхании, вот-вот прохудится.
Медведица уходит с радостью. Джек встает. Ноги ватные, но
все-таки держат.
— Прикройте его, — говорит он Доку. — Я иду на кухню. Если
не выпью сейчас воды, умру.
Джек пьет прямо из-под крана, жадно глотает, пока желудок не
наполняется до краев, потом рыгает, как лошадь. Какое-то время стоит, глядя на
двор Нюхача и Медведицы. Среди сорняков установлены качели. При виде их у Джека
щемит сердце, но он все равно смотрит на качели. После того как он увидел ногу
Мышонка, то, что с ней стало, очень важно напомнить себе, что он здесь не без
причины. И чем большую боль вызывает напоминание, тем лучше.
