Горящее здание по мере приближения становится все выше и
выше. Из него доносятся крики, по периметру стоят почерневшие деревья, дымятся
пожарища. Периметр этот расширяется с каждой секундой, словно здание пожирает
все живое. Все кончено: и горящее здание, и бездушное существо, которое
одновременно его владыка и пленник, отпразднуют победу, оставшись одни в
сожженном мире, аминь. Дин-та, великий огонь, сметает все на своем пути.
По его правую руку ветви деревьев гнутся, шелестят темными
остроконечными листьями. Огромные стволы стонут, ветви переплетаются, создавая
сплошную стену. Сквозь стену медленно, страшно медленно проступает серая,
костлявая голова. Огромная, пять футов от подбородка до макушки, голова
выдавливается из листьев, поворачивается из стороны в сторону в поисках Джека.
В голове все, что пугает его, вредит ему, желает ему зла как
в этом мире, так и в Долинах. Лицо смутно напоминает ему человеческого монстра
по имени Элрой, который пытался изнасиловать маленького Джека в захудалом баре
Оутли, потом Джек различает в лице черты Моргана из Орриса, преподобного
Гарднера, Чарльза Бернсайда… А голова продолжает слепо поворачиваться из
стороны в сторону, и все эти злобные лица накладываются друг на друга и
сливаются в одно. Страх обращает Джека в статую.
Лицо, выступившее из стены листьев, смотрит вниз по тропе, а
потом поворачивается к нему. Слепые глаза видят его, нос без ноздрей чует.
Дрожь удовольствия пробегает по листьям, и лицо выдвигается дальше,
увеличиваясь в размерах. Не в силах сдвинуться с места, Джек оборачивается и
видит разлагающегося человека, который поднимается с узкой кровати. Человек
открывает рот и кричит: Д'ЯМБА!
С сердцем, выпрыгивающим из груди, с криком, застрявшим в
горле, Джек вскакивает с кровати и оказывается на ногах еще до того, как
понимает, что проснулся. Его трясет. Пот бежит по лбу, крупные капли
скатываются со щек на грудь. Наконец дрожь прекращается: он видит, что перед
ним не гигантское лицо, проступающее сквозь стену из листьев, а знакомая
обстановка спальни. На противоположной стене картина, которую он собирается
подарить Дейлу Гилбертсону. Вытирает пот, успокаивается. Смотрит на часы. 9.47.
Он проспал четыре часа, пора готовиться к путешествию.
Сорок пять минут спустя, принявший душ, побритый, одетый,
позавтракавший, Джек звонит в полицейский участок и просит соединить его с
чифом Гилбертсоном. В 11.25 он и Дейл, сомневающийся, жаждущий получить доказательства
того, что история, рассказанная его другом, — не плод разыгравшегося
воображения, выходят из машины чифа под единственным деревом на автостоянке у
бара «Сэнд» и по горячему асфальту, мимо двух «харлеев», направляются к двери
черного хода.
Часть четвертая
"Черный дом" и за ним
Глава 26
Мы уже поговорили о соскальзывании, и для рассказчика
сейчас, пожалуй, не самое удачное время касаться этого аспекта, но вы,
наверное, согласитесь, что большинство домов — попытка затормозить соскальзывание,
свести на нет. Попытка создать хотя бы иллюзию здравомыслия этого мира.
Подумайте о Либертивилле, с его такими трогательными названиями улиц: Камелот,
Авалон, Мейд-Мариан-уэй. Подумайте о маленьком, уютном домике в Либертивилле,
где когда-то жили вместе Фред, Джуди и Тайлер Маршалл. И дом № 16 по
Робин-Гуд-лейн разве можно назвать иначе, чем одой повседневности, хвалебной
песнью прозаичности? Мы можем сказать то же о доме Дейла Гилбертсона, Джека,
Генри, не так ли? О большинстве домов во Френч-Лэндинге и его окрестностях.
Разрушительный ураган, что пронесся по городу, не может изменить простого
факта: дома противостоят соскальзыванию, скромно и неприметно выполняют эту
важную работу. Они — средоточение здравомыслия.
«Черный дом» — все равно что «Хилл-хауз» Ширли Джексон, все
равно что чудовищное сооружение, построенное в Сиэтле на рубеже девятнадцатого
и двадцатого веков, «Роуз Рэд».
Никаким здравомыслием там и не пахнет. Этому миру он
принадлежит не полностью. Снаружи на него трудно смотреть, мерещится не пойми
что, но, если приглядеться, можно увидеть трехэтажное здание, габариты которого
не поражают воображение, они достаточно ординарны. Цвет необычен, все так,
мертвенно-черный, даже окна черные. Но есть в нем что-то неприятное, навевающее
мысли о том, что эти три этажа — только видимость, однако, если отбросить
отблеск других миров, дом этот может показаться самым что ни на есть обычным,
таким же, как дом Джуди и Фреда… разве что не столь ухоженным.
Внутри, естественно, все выглядит по-другому.
Внутри «Черный дом» огромен.
Внутри «Черный дом», можно сказать, бесконечен.
Конечно же, люди попадают туда редко, но те, кто попадает,
уже не возвращаются: заблудиться в «Черном доме» — пустяк.
Обычно это бродяги, как взрослые, так и дети. Пропадают там
и жертвы Чарльза Бернсайда/Карла Бирстоуна. Впрочем, что-то он них да остается:
одежда, жалостливые надписи на стенах огромных и далеко не всегда трехмерных
комнат, кучки костей.
Иной раз попадается и череп, вроде тех, что вымывались из
берегов реки в Ганновере в начале 1920-х годов, когда Фриц Хаарман держал в
страхе весь город.
Заблудиться в «Черном доме» не пожелаешь и своего злейшему
врагу.
***
Давайте пройдемся по комнатам, закуткам, коридорам и
переходам «Черного дома», в твердой уверенности, что мы сможем вернуться во
внешний мир, мир, сопротивляющийся соскальзыванию, когда захотим (и все равно
нам как-то не по себе, когда мы спускаемся по лестницам, кажущимся
бесконечными, или идем по коридорам, тянущимся за горизонт). Мы слышим низкое
гудение и отдаленный грохот каких-то механизмов. Мы слышим посвист ветра, то ли
за стенами, то ли на соседних этажах. Иногда мы слышим далекий, злобный лай и
знаем, что это лает адский пес аббала (именно он искусал бедного Мышонка).
Иногда мы слышим сардоническое карканье и понимаем, что Горг
тоже здесь… только не знаем, где именно.
Мы проходим по комнатам, где все порушено, и комнатам,
которые великолепно обставлены. Многие из них, конечно же, больше дома, в
котором они находятся. Наконец, мы добираемся до скромных размеров комнатушки,
обстановку которой составляют старый, набитый конским волосом диван и выцветшие
красные бархатные кресла. В комнате пахнет готовкой (где-то рядом кухня, куда
заходить нам не следует… если мы не хотим каждую ночь видеть кошмары).
Электрическим приборам как минимум семьдесят лет. Как такое может быть,
спросите вы, если дом построили в 1970-х? Ответ прост: часть «Черного дома»,
большая часть «Черного дома», стоит здесь гораздо дольше. Шторы тяжелые и тоже
выцветшие. Если не считать достаточно свежих вырезок, которые приклеены скотчем
к ужасным зеленым обоям, эта комната пришлась бы к месту на первом этаже отеля
«Нельсон». Комната одновременно мрачная и банальная, очень подходящее место для
старого монстра, который укрылся от своих преследователей и теперь спит на
старом диване в рубашке с красным пятном на животе. «Черный дом» ему не
принадлежит, хотя при своем патологическом самомнении он думает иначе (и мистер
Маншан его не разубеждает). Но эта комната точно его.
