Вырезки рассказывают все, что нам нужно знать о смертоносных
увлечениях Чарльза «Чамми» Бернсайда.
«„ДА, Я ЕЕ СЪЕЛ“, — ЗАЯВЛЯЕТ АЛЬБЕРТ ФИШ», «Нью-Йорк геральд
трибюн».
«ПРИЯТЕЛЬ БИЛЛИ ГАФФНИ УТВЕРЖДАЕТ: „СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК СХВАТИЛ
БИЛЛИ, ЭТО БЫЛО ПРИВИДЕНИЕ“», «Нью-Йорк уорлд телеграм».
«КОШМАР ГРЕЙС БАДД ПРОДОЛЖАЕТСЯ: ФИШ ПРИЗНАЕТСЯ!»,
«Лонг-Айленд стар».
«ФИШ ПРИЗНАЕТ: „ЖАРИЛ, ЕЛ“», «Нью-Йорк америкэн».
«ФРИЦ ХААРМАН, ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ МЯСНИК ГАННОВЕРА, КАЗНЕН
24-ГО», «Нью-Йорк уорлд».
«ВЕРВОЛЬФ ЗАЯВЛЯЕТ: „МНОЮ ДВИГАЛА ЛЮБОВЬ — НЕ ПОХОТЬ“.
ХААРМАН УМИРАЕТ, НЕ ПОКАЯВШИСЬ», «Гардиан».
«ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ГАННОВЕРСКОГО ЛЮДОЕДА: „ВЫ НЕ СМОЖЕТЕ МЕНЯ
УБИТЬ, Я БУДУ СРЕДИ ВАС ВЕЧНО“», «Нью-Йорк уорлд».
Уэнделлу Грину эти вырезки понравились бы, не так ли?
Есть и другие. Помоги нам, Господи, их много, очень много.
Процитирован даже Джеффри Дамер: «Я ХОТЕЛ ЗОМБИ».
Человек на диване стонет. Шевелится.
— Проши-пайша, Берни! — Слова вроде бы звучат в воздухе сами
по себе, рот Берни тут ни при чем… хотя губы шевелятся, как у второсортного
чревовещателя.
Берни стонет. Поворачивает голову налево.
— Нет… должен поспать. Все… болит.
Голова поворачивается направо, словно говоря, что вставать
Берни не собирается, и вновь раздается голос мистера Маншана:
— Проши-пайша, они шкоро притти. Ты долшен уходить раньше.
Голова опять поворачивается влево. Еще не проснувшись, Берни
думает, что мистер Маншан по-прежнему спокойно пребывает в его голове. Он
забыл, что в «Черном доме» все иначе.
Глупый Берни, пользы от него уже практически никакой. Но
полностью отказываться от его услуг еще рано.
— Не могу… оставь меня в покое… болит живот… слепой…
гребаный слепой проткнул мне живот…
Но, когда голова поворачивается обратно, голос звучит над
правым ухом Берни. Тот отбрыкивается от голоса, не желает просыпаться, не
желает терпеть боль. Рана, нанесенная слепым, гораздо серьезнее, чем показалась
сначала. Берни убеждает назойливый голос, что мальчик надежно спрятан, что они
не найдут его, даже если сумеют проникнуть в «Черный дом». Потеряются в
бесконечности комнат и коридоров и будут бродить по ним, пока не умрут или не
сойдут с ума. Мистер Маншан, однако, знает, что один из них отличается от всех
тех, кто пытался попасть или попадал в «Черный дом». Джек Сойер знаком с вечным
и потому представляет собой угрозу, с которой нельзя не считаться. Так что
мальчика надобно увести отсюда, доставить в Конечный мир. Под сень Дин-та,
великого огня. Мистер Маншан говорит Берни, что тот, возможно, сможет
заполучить мальчика в свое полное распоряжение перед тем, как передать аббала,
но не здесь. Слишком опасно. Извини.
Берни продолжает протестовать, но это сражение ему не
выиграть, и мы это знаем. Спертый воздух комнаты уже начинает вибрировать и
кружиться, потому что прибывает обладатель голоса. Сначала мы видим черный
смерч, потом красное пятно (эскот?), наконец, подобие невероятно длинного
белого лица, на котором доминирует один-единственный черный акулий глаз.
Это и есть настоящий мистер Маншан, существо, которое вне
«Черного дома» может жить только в голове Берни. Скоро он материализуется
полностью, разбудит Берни (если понадобится, то и пыткой) и использует в своих
целях, пока есть что использовать. Потому что сам мистер Маншан не может
вывести Тая из его камеры в «Черном доме».
Как только мальчик окажется в Конечном мире, Шеоле, по
терминологии Берни, ситуация изменится.
Наконец Берни открывает глаза. Его узловатые руки, пролившие
так много крови, тянутся к телу, чтобы пощупать собственную кровь, сочащуюся
сквозь рубашку. Он смотрит, видит, как расползлось красное пятно, и кричит от
ужаса и трусости. У него и мыслей нет, что, убив стольких детей, он заслужил
возмездие — удар ножом, нанесенный ему слепым. Удар этот кажется ему чудовищной
несправедливостью.
Впервые ему в голову приходит на редкость неприятная мысль:
а вдруг придется платить за содеянное? Он видел Конечный мир. Видел
Конджер-роуд, петляющую по нему и приводящую к Дин-та. Вывороченная, выжженная
местность по обе стороны Конджер-роуд напоминает ад, и, конечно же, Ан-так,
Большая комбинация, просто ад. Что, если его определят именно туда? Что, если…
Ужасная, парализующая боль пронзает внутренности. Мистер
Маншан, полностью материализовавшийся, протягивает дымящуюся, уже непрозрачную
руку и тычет ею в рану, нанесенную выкидным ножом Генри.
Берни кричит. Слезы текут по морщинистым щекам старика
детоубийцы.
— Не мучай меня!
— Тохта делать, што я гофорить!
— Я не могу, — хнычет Берни. — Я умираю. Посмотри, сколько
крови. Или ты думаешь, это царапина? Мне восемьдесят пять гребаных лет!
— Ушпокойша, Берн-Берн… по другую шторону ешть те, кто беш
проблем фылешить тфои раны. — На мистера Маншана, как и на сам «Черный дом»,
смотреть непросто. Он вибрирует, расплывается перед глазами. На этом
отвратительно длинном лице (оно закрывает большую часть тела, как иной раз
голова в газетных карикатурах) то два глаза, то один. Иногда на голове венчик
рыжих волос, иногда Маншан такой же лысый, как Юл Бриннер. Только красные губы
и торчащие между ними зубы остаются неизменными.
Берни с надеждой взирает на своего сообщника. Его руки при
этом продолжают исследовать живот, твердый и бугристый.
Берни подозревает, что бугры — это сгустки свернувшейся
крови. Неужели у него такое тяжелое ранение? Как такое могло случиться? Такого
просто не могло случиться! Его же обещали оберегать! Защищать от…
— Фполне фошмошно, — говорит мистер Маншан, — что удаштша
шбгошить ш тебя хгуш лет и ты фнофь фегнешьша ф фошгашт, ф каком Хгиштош нашел
шфою шмегть.
— Снова стать молодым. — Берни шумно выдыхает. Воздух,
выходящий из рта, пахнет кровью и гнилью. — Да, мне бы этого хотелось.
— Конешно. И такое фошмошно. — Мистер Маншан кивает
находящимся в непрерывном движении лицом. — Это милость, которую мошет дагофать
аббала. Мне это не под шилу, Шагльш, мой догогой дгук. Но я могу дать тебе одно
обещание.
Существо в черном смокинге и красном эскоте с удивительным
проворством подскакивает к старику. Рука с длиннющими пальцами вновь ныряет в
рубашку Чамми Бернсайда, сжимается в кулак и вызывает боль, которой старик
убийца не испытывал никогда в жизни, хотя подвергал невинных куда более
жестоким мукам.
