— Винить тебя? — переспросил Джек. — Я слишком потрясен,
чтобы кого-то винить. Дай мне пару минут.
— Твой секрет в полной безопасности. Ты, конечно же, не
хочешь, чтобы люди, глядя на тебя, говорили: «Эй, это же сын Лили Кевинью». Мне
представляется, здравая мысль.
У Генри Лайдена были великие уши, это точно.
***
Пока пикап едет по Френч-Лэндингу, шум, заполняющий кабину,
не позволяет продолжать разговор. «Грязная сперма» прожигает дыру в
марципановом центре песни «Куда ушла наша любовь» и в процессе творит
немыслимые злодеяния в отношении таких милых, таких домашних «Супримз». Генри,
который говорил, что его мутит от таких извращений, сидит, уперевшись коленями
в приборный щиток, сложив руки под подбородком, лыбясь от удовольствия.
Напротив «Универмага Шмитта» четверо подростков на
велосипедах съезжают с тротуара на мостовую, в двадцати футах от движущегося
пикапа. Джек жмет на педаль тормоза, мальчишки на мгновение останавливаются,
потом выстраиваются в линию вдоль тротуара, ожидая, пока пикап проедет мимо.
Джек отпускает педаль тормоза. Генри выпрямляется, проверяет свои датчики —
органы чувств, принимает прежнюю позу. Генри беспокоиться не о чем. Мальчишки,
однако, не понимают, как им реагировать на рев, который с приближением пикапа
становится все громче. Они смотрят на лобовое стекло с недоумением, смешанным с
отвращением, как их прадедушки когда-то смотрели на сиамских близнецов или
человека-аллигатора в шоу уродов на ярмарке. Все знают, что водители пикапов
слушают музыку только двух видов: хеви-метал или кантри. Выходит, за рулем
этого сидит какой-то выродок?
Когда Джек проезжает мимо мальчиков, первый, крупный,
полноватый, со злобным лицом школьного хулигана, поднимает руку с выставленным
третьим пальцем. Выражением лица двое следующих копируют своих прадедушек в
душный вечер 1921 года. Стоят, словно идиоты, разинув рты. Четвертый мальчик,
со светлыми волосами, выбивающимися из-под бейсболки с эмблемой «Пивоваров», с
блестящими глазами, самый приятный из всех, смотрит Джеку прямо в глаза и,
наконец, одаривает его застенчивой улыбкой. Это Тай Маршалл, на пути, пусть он
этого еще и не знает, в ничейную землю.
Мальчики остаются позади. В зеркале заднего обзора Джек
видит, как они, налегая на педали, мчатся по улице. Задира — первым, самый
маленький и симпатичный — последним, его отставание от остальных все увеличивается.
— Независимые эксперты только что высказались о творчестве
«Грязной спермы», — говорит Джек. — Четверо мальчиков на велосипедах, —
поскольку он сам себя не слышит, то думает, что его слова не долетели до ушей
Генри.
Генри, однако, все слышит, потому что задает вопрос, который
растворяется в том, что «Грязная сперма» полагает музыкой. Джек, однако,
отвечает, догадываясь, о чем в такой ситуации может спрашивать Генри: «Мнение
одного резко отрицательное, еще двоих — скорее отрицательное, чем положительное,
последнего — ближе к положительному».
Неистовое разрушение марципана завершается на Одиннадцатой
улице. В кабине словно рассеялся туман, ветровое стекло будто вымыли на ходу,
воздух становится чище, цвета — ярче.
— Интересно, — мурлычет Генри, наклонившись, точно попадает
пальцем в кнопку «EJECT», достает лазерный диск, кладет в футляр. —
Познавательная запись, не так ли? Дикую, эгоцентричную ярость нельзя отметать с
порога. Моррис Розен не ошибся. Для Висконсинской крысы это идеальная музыка.
— Слушай, по-моему, они думают, что смогут переплюнуть
Гленна Миллера.
— Кстати, о Миллере. Ты никогда не догадаешься, какие у меня
сегодня планы. Я даю концерт! Шустрик Макстон, вернее, его правая рука, Ребекка
Вайлес, которая, я уверен, столь же великолепна, как и ее голос, наняла меня
диджеем на танцы, завершающие в «Макстоне» Клубничный фестиваль. Ну, не меня,
конечно, а моего давнего, многими забытого двойника, Симфонического Стэна,
знатока больших оркестров.
— Тебя подвезти?
— Нет. Дивная мисс Вайлес позаботится обо мне, предоставит
комфортабельное заднее сиденье для моего проигрывателя, а багажник — для
динамиков и коробок с пластинками. Но все равно спасибо.
— Симфонический Стэн?
— Сногсшибательный, неистовый реликт эры больших оркестров,
само собой, в «зуте»
[47]
и при этом обаятельнейший джентльмен. Для обитателей
«Макстона» возвращение к лучшему периоду их жизни будет ни с чем не сравнимой
радостью.
— У тебя действительно есть костюм «зут»?
Ответом стало повернувшееся к нему нарочито бесстрастное
лицо Генри.
— Извини. Не знаю, что на меня нашло. Чтобы сменить тему,
скажу, что твои, вернее, Джорджа Рэтбана утренние слова о Рыбаке скорее всего
принесут немало пользы. Я выслушал их с радостью.
Генри открывает рот, и громовой голос Джорджа Рэтбана
наполняет кабину пикапа: «Настоящий Рыбак, мальчики и девочки, Альберт Фиш,
мертв уже добрых семьдесят шесть лет».
Просто не верится, что голосовые связки Генри Лайдена,
уместившиеся в его изящной шее, могут издавать звуки, свойственные этому
разъяренному толстяку. Далее Генри продолжает уже собственным голосом:
— Я надеюсь, что от них будет толк. Прочитав в утренней
газете очередной опус твоего дружка Уэнделла Грина, я решил, что Джордж должен
как-то отреагировать.
Генри Лайден обожает говорить: «Я читаю, я прочитал, я
видел, я смотрел». Он знает, что эти фразы ставят в тупик его собеседников. А
Уэнделла Грина назвал дружком Джека не без причины: только ему Джек признался,
что посоветовал репортеру ознакомиться с преступлениями Альберта Фиша. Теперь
Джек жалеет, что признался. Склизкий Уэнделл Грин ему не дружок.
— Раз уж ты посодействовал прессе, — продолжает Генри, — мог
бы подумать о том, чтобы помочь нашим парням в синем. Прости меня, Джек, но ты
сам открыл дверь, и я говорю об этом в первый и последний раз. В конце концов,
Дейл — мой племянник.
— Я не могу поверить, что слышу от тебя такие слова, —
отвечает Джек.
— Знаешь, я сейчас что думаю, то и говорю. Дейл мой
племянник, помнишь? Твой опыт очень бы ему пригодился, и он полагает, что ты у
него в долгу. Тебе не приходило в голову, что ты можешь помочь ему сохранить за
собой его работу? Или если ты действительно любишь Френч-Лэндинг и
Норвэй-Вэлли, то должен уделить местным жителям толику своего времени и
таланта?
— А у тебя, Генри, не возникала мысль, что я на пенсии? —
сквозь зубы цедит Джек. — И мне совершенно, ну совершенно не хочется
расследовать убийства?
