— Разумеется, возникала, — отвечает Генри. — Но… опять я
надеюсь, что меня простишь, Джек… ты уже здесь, человек с навыками и
способностями, которые дадут сто очков вперед как Дейлу, так, пожалуй, и всем
остальным, и я не могу не задаться вопросом: какие проблемы, что тебя
останавливает?
— Ничего меня не останавливает, — чеканит Джек. — Я —
гражданское лицо.
— Ты — босс. Мы можем дослушать Баренбойма. — Генри
пробегает пальцами по панели радиоприемника и нажимает кнопку.
Следующие пятнадцать минут в кабине пикапа слышен только
концертный рояль «стенвей», на котором исполняются «Вариации Гольдберга» в
театре «Колон» в Буэнос-Айресе. Прекрасная музыка, думает Джек, и только полной
невежда мог решить, что играет Гленн Гулд. Человек, способный на такую ошибку,
конечно же, не может услышать похожего на вибрацию звука, который издает
дверная ручка в автомобиле производства корпорации «Дженерал моторе».
Когда они сворачивают с шоссе № 93 на Норвэй-Вэлли-роуд,
Генри нарушает молчание:
— Хватит дуться. Не следовало мне обвинять тебя в наличии
каких-то проблем, потому что на самом деле проблема у меня.
— У тебя? — Джек удивленно смотрит на него. Жизненный опыт
тут же подсказывает, что Генри намерен обратиться к нему с просьбой провести
неофициальное расследование. — Какая у тебя может быть проблема? Носки лежат в
беспорядке? Или… у тебя неприятности с одной из радиостанций?
— С этим я бы справился. — Генри замолкает, пауза
затягивается. — Дело в другом. Я чувствую, что у меня едет крыша. Думаю, что
схожу с ума.
— Да перестань. — Джек ослабляет давление на педаль газа, и
скорость падает вдвое. Генри видел перышковый ураган? Разумеется, нет. Генри
ничего не может видеть. А его перышковый ураган — всего лишь иллюзия.
Генри вибрирует, как камертон. По-прежнему «смотрит» на
ветровое стекло.
— Скажи мне, что происходит, — просит Джек. — Я начинаю
волноваться за тебя.
Генри приоткрывает рот, в щелку как раз может проскочить
облатка, какие дают на причастии, и — закрывает. Его всего трясет.
— Г-м-м. Выходит труднее, чем я думал. — И куда только
подевался его голос, всегда суховатый, размеренный, истинный голос Генри
Лайдена.
Пикап уже не едет — ползет. Джек собирается что-то сказать,
но в последний момент решает, что молчание — золото.
— Я слышу мою жену, — вырывается у Генри. — Ночью, когда
лежу в кровати. В три, четыре утра. Рода шагает по кухне, потом поднимается по
лестнице. Должно быть, схожу с ума.
— Как часто это случалось?
— Сколько раз? Точно не знаю. Три или четыре.
— Ты вставал? Звал ее по имени?
Голос Генри по-прежнему дрожит.
— И вставал, и звал. Поскольку не сомневался, что слышал ее.
Ее шаги, ее походку. Рода шесть лет как умерла. Забавно, не правда ли? Я бы
подумал, что очень забавно, если бы не опасался за свою психику.
— Ты позвал ее по имени, — уточняет Джек. — Вылез из кровати
и спустился вниз.
— Как лунатик, как сумасшедший. «Рода? Это ты, Рода?»
Прошлой ночью я обошел весь дом. «Рода? Рода?» Можно подумать, что ожидал ее
ответа. — Генри не обращает внимания на слезы, которые вытекают из-под больших
«авиационных» очков. — И я ожидал его, вот в чем проблема.
— В доме никого не было, — продолжает набирать информацию
Джек. — Все на месте. Ничего не исчезло, не оказалось на другой полке или
столике.
— Насколько я видел, нет. Все где и должно быть. Там, где я
и оставлял. — Он поднимает руку, вытирает лицо.
По правую сторону остается подъездная дорожка к дому Джека.
— Я скажу тебе, что думаю. — Джек представляет себе, как
Генри бродит по темному дому. — Шесть лет назад на тебя обрушилось страшное
горе, как случается, когда умирает горячо любимый тобой человек. Самые разные
чувства охватывали тебя: злость, боль, смирение с неизбежным, многие, многие
другие. Ты вроде бы пережил смерть Роды, но тебе по-прежнему недостает ее. Ты
вроде бы приспособился к жизни вдовца, неплохо обходишься без жены, которую
любил, но на самом деле тебе очень ее не хватает.
— Конечно, твои слова утешают, — отвечает Генри. — Но не
объясняют.
— Не прерывай. Случается странное и необъяснимое. Поверь
мне, я знаю, о чем говорю. Твой разум восстает. Искажает действительность,
выдает неверную информацию. Кто знает почему? Но так происходит.
— Другими словами, ты тоже свихнулся. Я чувствую, что у нас
одна судьба.
— Я говорю о том, что у людей бывают иллюзии, галлюцинации,
как ни назови. Именно это с тобой и произошло. Волноваться не о чем. Ладно, вот
твоя подъездная дорожка. И твой дом.
Он сворачивает на заросшую травой подъездную дорожку,
ведущую к белому крестьянскому дому, в котором Генри и Рода Лайден прожили
пятнадцать счастливых лет между свадьбой и днем, когда у Роды обнаружили рак
печени. Первые два года после ее смерти Генри каждый вечер ходил по дому, везде
зажигал свет.
— Галлюцинации? Когда ты видел последнюю?
— Галлюцинации не такая уж редкость, — отвечает Джек. —
Особенно для людей, которые мало спят, как ты. — И как я, мысленно добавляет
он. — Я ничего не выдумываю, Генри. Такое раз или два случалось и со мной. Один
раз, точно.
— Галлюцинации. — Тон Генри меняется. — Фантастика.
— Подумай об этом. Мы живем в рациональном мире. Все здесь
происходит по какой-то причине, а причины всегда рациональны. Речь может идти
или о химических веществах, вырабатываемых мозгом, или о совпадении. Не будь мы
здравомыслящими существами, не смогли бы соображать, что к чему, а потому не
знали бы, что происходит.
— Даже слепой может это видеть, — кивает Генри. — Благодарю.
С такими словами можно жить. — Он вылезает из кабины, закрывает дверцу.
Отходит, возвращается, наклоняется к окну. — Ты хочешь начать сегодня «Холодный
дом»? Я должен вернуться в половине девятого, не позже.
— Я подъеду к девяти.
— Динь-дон, — говорит на прощание Генри, вновь
поворачивается, поднимается на крыльцо и исчезает в доме, который, само собой, не
заперт. В здешних краях двери запирают только родители, да и то в самое
последнее время.
Джек разворачивает пикап, выезжает на Норвэй-Вэлли-роуд.
Он чувствует, что одним выстрелом убил двух зайцев: помогая
Генри, помог и себе. Как здорово, что все образовалось.
Сворачивая на свою длинную подъездную дорожку, он слышит
дребезжание, доносящееся из пепельницы под приборным щитком. Во второй раз
слышит его на последнем повороте, за которым открывается его дом. По звуку
чувствуется, дребезжит что-то маленькое. Пуговица или монетка. Джек подкатывает
к дому, выключает двигатель, открывает дверцу. Потом, словно вспомнив о
дребезжании, протягивает руку, выдвигает пепельницу.
