— На данный момент нет, дорогая. — И поднимается на
возвышение. Касаясь рукой стола, огибает его, находит проигрыватель. — Все
отлично. Пит, вас не затруднит поставить коробки с пластинками на стол? Ту, что
сверху, вот сюда, следующую — справа от нее.
— Каков он, ваш друг Джек? — спрашивает Ребекка.
— Дитя шторма. Котик, но с острыми когтями. Должен сказать,
иной раз с ним очень нелегко.
Через раскрытые окна доносится шум толпы, гул разговоров
прорезывает детские крики и песни, исполняемые под аккомпанемент дребезжащего
старого рояля. Пит уже положил на стол коробки с пластинками.
— Я, пожалуй, пойду, потому что Шустрик, наверно, уже ищет
меня. После того как они придут сюда, предстоит большая уборка.
Пит выходит, катя перед собой тележку. Ребекка спрашивает,
чем она может помочь.
— Верхний свет включен, не так ли? Пожалуйста, погасите его
и подождите, пока появится первая волна. Потом включите розовый прожектор и
готовьтесь к тому, что сердце выскочит у вас из груди.
— Вы хотите, чтобы я выключила свет.
— Вы все поймете.
Ребекка идет к двери, выключает верхний свет и, как и обещал
Генри, все понимает. Мягкий дневной свет, вливающийся в окна, заменяет слепящий
глаз электрический. Актовый зал словно плывет в туманной дымке. «Розовый луч
будет здесь к месту», — думает Ребекка.
***
На лужайке заканчивается прелюдия к танцам. Старички и
старушки доедают клубничные пирожные и допивают газировку за столиками, а
господин в соломенной шляпе и красных подтяжках, играющий на рояле, с
последними громкими аккордами «Сердца и души» закрывает крышку клавиатуры и
встает под аплодисменты. Внуки, которым никак не хотелось (а что делать?) идти
на этот фестиваль, теперь шныряют между столами и инвалидными креслами, избегая
взглядов родителей и надеясь заполучить последний воздушный шарик у женщины в
клоунском наряде и огненно-рыжем парике, которая их раздает.
Элис Уитерс аплодирует пианисту: сорок лет тому назад под ее
руководством он из-под палки постигал азы игры на рояле, зато теперь польза
очевидна: он может заработать несколько баксов в свободное от основной работы
(продает спортивные костюмы и бейсболки на Чейз-стрит) время. Чарльз Бернсайд, отмытый
добросердечным Батчем Йерксой, в белой рубашке и грязных широченных штанах
стоит чуть в стороне от толпы под большим дубом, не аплодирует — недовольно
фыркает. Расстегнутый воротник оголяет морщинистую шею. Время от времени он
вытирает рот рукой или ковыряет иззубренным ногтем в зубах, но не двигается.
Выглядит так, будто его высадили на обочине дороги, да там и оставили. Если
кто-то из расшалившихся внуков приближается к Берни, его тут же уносит в
сторону, словно отталкивает неким силовым полем.
Между Элис и Берни три четверти резидентов «Макстона»
доедают пирожные за столами, тяжело ходят, опираясь на палочки, сидят в
креслах-каталках, зевают, дремлют, смеются, пердят, вытирают свежие пятна,
оставленные клубникой на одежде, смотрят на родственников, на свои дрожащие
руки, в никуда. Полдюжины тех, кто дальше всех ушел от реальности, сидит
конических ярко-красных или ярко-синих шляпах, символизирующих праздничное
веселье. Женщины с кухни уже ходят между столами с большими мусорными мешками
из черного пластика, потому что очень скоро им нужно возвращаться на рабочие
места и готовить картофельный салат, картофельное пюре, тушенный в сметане
картофель, тушеную фасоль, салат с «Джелло»,
[53]
салат с маршмэллоу,
[54]
салат
со взбитыми сливками плюс, разумеется, большой клубничный торт!
Бесспорный и наследственный суверен этого королевства
Шустрик Макстон, который в данный момент очень уж похож на скунса, забившегося
в грязную нору, последние девяносто минут только улыбался и пожимал руки, и
теперь сыт по горло и первым, и вторым.
— Пит, — рычит он, — где тебя так долго носило? Начинай
складывать стулья. И помоги мне загнать всех этих в актовый зал. Пора в путь.
Фургоны катятся на запад.
Пит занимает исходную позицию, а Шустрик дважды громко
хлопает в ладоши, потом вскидывает руки.
— Слушайте все, — кричит он во весь голос. — Какой, однако,
чудесный день подарил нам Господь для нашего замечательного праздника. Лучше
просто быть не может!
Конечно же, с ним соглашаются.
— А теперь, друзья мои, вот о чем я вас попрошу. Покажите,
что вы довольны и погодой, и праздником, и помощью наших добровольцев и
сотрудников.
Ему отвечают громкими аплодисментами.
— Отлично! Знаете что? Как сказал бы Джордж Рэтбан, даже
слепой может видеть, как здорово мы проводим время. Я это вижу, но наша программа
еще не исчерпана. У нас в гостях величайший диджей, о котором вы только
слышали, знаменитый Симфонический Стэн, знаток больших оркестров, он готов
открыть свое шоу в актовом зале, танцы и музыка до праздничного обеда, и он
обошелся нам очень дешево… только не повторяйте ему мои слова! Итак, друзья и
родственники, вам пора попрощаться и позволить вашим близким насладиться
музыкой и танцами. А музыка нас ждет неповторимая. Думаю, я тоже закружусь в
танце с какой-нибудь очаровательной дамой.
— Серьезно, друзья мои, нам пора надевать туфли для танцев.
Пожалуйста, поцелуйте папу или маму, бабушку или дедушку, попрощайтесь, и по
пути к воротам вы, возможно, что-нибудь пожертвуете нам на расходы. Для этого
на рояле стоит корзинка. Десять долларов, пять, сколько можете пожертвовать,
чтобы помочь нам и дальше устраивать вашим близким такие вот праздники. Мы
делаем это из любви, но половина ее — ваша любовь.
И за удивительно короткий промежуток времени (Шустрика
Макстона такой темп не удивляет, он понимает, что редко кто хочет задерживаться
в доме престарелых дольше положенного) родственники успевают обнять и
поцеловать своих стариков, собрать малышню и ретироваться на автостоянку.
Большинство не забывает по пути подойти к роялю, на котором стоит корзинка для
пожертвований.
Едва родственники потянулись к своим автомобилям, Пит
Уэкслер и сам Шустрик начинают загонять стариков в дом. Если Шустрик вежлив,
хотя бы на словах: «Разве вы не понимаете, миссис Сиверсон, как мы хотим, чтобы
вы получили удовольствие от музыки?» — то Пит, конечно же, погрубее: «Давай,
старина, пора тебе шевелить копытами». Но оба не забывают про то, чтобы
подтолкнуть, кого надо, где-то тихонько, а где и не очень, направляют
инвалидные кресла в нужную сторону.
Находящаяся в актовом зале Ребекка Вайлес наблюдает, как
некоторые из жильцов «Макстона» развивают опасную для их здоровья скорость.
Генри Лайден застыл за коробками с пластинками. Его костюм мерцает, голова —
темный силуэт на фоне окна. Не имеющий времени пялиться на грудь Ребекки Пит
Уэкслер заводит Элмера Джесперсона в актовый зал и тут же бросается на поиски
Торвальда Торвальдсона, главного врага Элмера, делящего с ним комнату M12. Элис
Уитерс входит сама и, сложив руки под подбородком, ждет, когда же зазвучит
музыка. Высокий, костлявый, с провалившимися щеками, Чарльз Бернсайд появляется
следом и быстро отходит в сторону. Когда взгляд его пустых глаз останавливается
на Ребекке, по ее телу пробегает дрожь. Следующий брошенный на нее взгляд
принадлежит Шустрику Макстону, который толкает инвалидное кресло с Флорой
Флорстад. К взгляду добавляется веселая улыбка.
