— Увидимся в девять, — отвечает Джек, игнорируя взгляд
друга, красноречиво говорящий, что он считает эту поездку ненужной, и
внутренний голос, нашептывающий:
(перья).
***
— Потрясающе! — восклицает Генри Лайден. — Не знаю,
благодарить тебя или поздравлять. Пожалуй, уместно и первое, и второе. Мне
представляется, что ты рад, что все так обернулось.
— Не говори глупостей. Я поехал туда только для того, чтобы
отец мальчика не приезжал ко мне домой.
— Это не единственная причина.
— Ты прав. Я немного нервничал. И решил, что смена
обстановки пойдет мне на пользу.
— Но была также и другая причина.
— Генри, ты по самые яйца в свином навозе, ты это знаешь? Ты
думаешь, что я так поступил из чувства гражданского долга, или из сострадания,
или из альтруизма, или чего-то там еще, но это не так. Мне не хочется этого
говорить, но у меня далеко не такое доброе сердце и не столь развитое чувство
ответственности, как тебе кажется.
— По самые яйца в свином навозе? Ты попал в десятку. Я не то
что по яйца в свином навозе, а по грудь, а то и по подбородок, и не только
сейчас, но большую часть моей жизни.
— Приятно слышать, что ты это признаешь.
— Однако ты не правильно меня понял. Ты прав, я думаю, что
ты хороший, порядочный человек. Я не просто так думаю, я это знаю. Ты скромный,
сострадательный, честный, ответственный… каким бы ты сам себя ни считал. Но
я-то говорю не об этом.
— Тогда о чем?
— Другая причина, по которой ты решил поехать в полицейский
участок, связана с той проблемой, тревогой, заботой, как ни назови, которая
донимает тебя последнюю пару недель. Все это время ты ходишь как в воду
опущенный.
— Ха! — вырывается у Джека.
— Эта проблема, этот твой секрет, отнимает у тебя половину
времени и внимания, ты существуешь только наполовину. Сладенький, неужели ты
думаешь, что я не замечаю, когда ты встревожен или поглощен своими мыслями? Я,
возможно, слепой, но уж это я вижу.
— Хорошо. Положим, в последнее время что-то меня тяготило.
Но при чем здесь моя поездка в полицейский участок?
— Варианта два. Или ты поехал, чтобы схлестнуться с тем, что
тяготило тебя, или ты от этого убегал.
Джек молчит.
— Отсюда предположение: эта проблема должна иметь отношение
к полицейскому периоду твоей жизни. Возможно, связана с каким-то давним делом.
Может, преступник, которого ты засадил за решетку, недавно освободился и теперь
грозится убить тебя. А может, дело совсем в другом: выяснилось, что у тебя рак
печени и жить тебе осталось три месяца.
— У меня нет рака печени, и, насколько мне известно, никто
из освободившихся преступников не собирается меня убивать. Все мои дела, во
всяком случае большинство, спокойно хранятся в архиве УПЛА. Разумеется, кое-что
меня в последнее время тревожило, и мне следовало ожидать, что ты это заметишь.
Но я не хотел, ну, грузить тебя этой проблемой, пока не разобрался с ней сам.
— Скажи мне только одно. Ты собираешься схлестнуться с ней
или убежать от нее?
— На этот вопрос ответа нет.
— Это мы еще поглядим. Еда наконец готова? Я умираю, просто
умираю с голоду. Ты слишком медленно готовишь. Я бы уже десять минут как все
закончил.
— Придержи лошадей, — отвечает Джек. — Осталось немного. Все
дело в твоей идиотской кухне.
— Самая рациональная кухня в Америке. Может, и во всем мире.
Быстро ретировавшись из полицейского участка, чтобы избежать
бесполезного разговора с Дейлом, Джек вдруг решил позвонить Генри с
предложением приготовить обед для них обоих. Пара хороших стейков, бутылка
доброго вина, жареные грибы, овощной салат. Все необходимое он мог купить во
Френч-Лэндинге. Раньше Джек три или четыре раза готовил обед для Генри, а один
раз Генри приготовил несъедобный обед (домоправительница взяла все баночки с
травами и приправами, чтобы помыть их, а потом поставила не на те места). В
половине девятого он подъехал к просторному, белому дому Генри, поприветствовал
хозяина и с продуктами и «Холодным домом» прошел в кухню. Положил книгу на
дальний край стола, открыл бутылку вина, налил по стакану хозяину и себе и
принялся за готовку. Но поначалу несколько минут привыкал к особенностям кухни
Генри, в которой все лежало не по видам, сковородки — со сковородками, кастрюли
— с кастрюлями, а по назначению, в соответствии с блюдами, для которых
требовались те или иные кухонные принадлежности. Если Генри хотел пожарить
форель и картофель, от него требовалось лишь открыть определенный шкафчик и воспользоваться
всем, что там лежало. Кухонные принадлежности делились на четыре основные
группы (мясо, рыба, птица и овощи), с многочисленными подгруппами и
подподгруппами в каждой категории. Эта система классификации сбивала Джека с
толку, и иной раз ему приходилось заглядывать в несколько ящиков, прежде чем он
находил нужную сковородку или лопаточку. Пока Джек рубит овощи, Генри накрывает
на стол, ставит тарелки и столовые приборы и садится, чтобы расспросить своего
отягощенного заботами друга.
Наконец стейки перемещаются на тарелки, к ним присоединяются
грибы, а середину стола занимает большая деревянная салатница. Генри заявляет,
что еда отменная, пригубливает вино.
— Раз уж ты не хочешь говорить о том, что тебя тяготит,
расскажи, что произошло в полицейском участке. Я полагаю, сомнений в том, что
похищен еще один ребенок, уже нет.
— К сожалению, практически нет. Это мальчик, Тайлер Маршалл.
Его отец — Фред Маршалл, он работает в «Гольце». Ты его знаешь?
— Прошло уже много лет с тех пор, как я покупал у него
комбайн, — отвечает Генри.
— Прежде всего меня приятно удивило, что Фред Маршалл —
очень хороший человек, — продолжает Джек и во всех подробностях рассказывает о
том, как он провел время в полицейском участке, опустив лишь один момент, свою третью,
невысказанную мысль.
— Ты действительно сказал, что хочешь навестить жену
Маршалла? В отделении для психических больных Лютеранской больницы?
— Да, — кивает Джек. — Я еду туда завтра.
— Не понимаю. — Генри ест, придавливая стейк ножом,
накалывая на вилку, отрезая узкую полоску и отправляя ее в рот. Почему ты
захотел повидаться с матерью?
— Потому что думаю, что она так или иначе задействована в
этом.
— Да перестань. Мать мальчика?
— Я не говорю, что она — Рыбак, потому что, конечно же, это
не так. Но, по словам ее мужа, поведение Джуди Маршалл начало меняться до того,
как исчезла Эми Сен-Пьер. Ей становилось все хуже по мере того, как убивали
детей, а в день исчезновения сына она окончательно свихнулась. И Фреду пришлось
отправить ее в больницу.
