Джек еще раз медленно поворачивается на триста шестьдесят
градусов. Юг — вибрация снижается. Восток — пропадает вовсе. Север — начинает
возрастать. Запад — значительно усиливается. Юго-запад — максимум. Бух, бух,
бух. Черная, отвратительная вибрация, словно в голове работает отбойный
молоток, запах, как древний дым…
— Нет, нет, нет, не дым, — говорит Джек. Он стоит чуть ли не
по грудь в летней траве, брюки намокли, белые бабочки вьются над головой,
образуя нимб, глаза широко раскрыты, щеки белее белого. В этот момент он вновь
выглядит на двенадцать. Непонятно. Как ему удалось превратиться в самого себя,
только более молодого (и возможно, лучшего). — Не дым, пахнет, как…
Опять к горлу подкатывает тошнота. Потому что это запах не
тот, что можно унюхать носом. Запах наполовину сгнившей, отрубленной ноги Ирмы
Френо.
— Я улавливаю запах Рыбака, — шепчет Джек, зная, что говорит
не про запах. Он понимает, что за вибрацию он почувствовал, пусть она и
исчезла. — Я улавливаю запах Рыбака. Или его, или… не знаю кого.
Он снова шагает, через сотню ярдов останавливается. В голове
больше ничего не пульсирует. Пульсации ушли, не попрощавшись. И хорошо.
Джек практически добирается до дороги, которая соединяет
здешние Арден и Сентралию с Френч-Лэндингом, когда слышит какие-то нерегулярные
глухие удары.
Поворачивается налево, вскрикивает от удивления и
неожиданности. Три огромных длинноухих коричневых существа пробегают мимо него,
высоко выпрыгивая из травы, скрываясь в ней, вновь выпрыгивая. Они похожи на
кроликов, скрещенных с кенгуру. Их выпуклые глаза словно приклеены к мордочкам.
Они пересекают дорогу (ноги у них в белой шерстке, а не в
коричневой), поднимая фонтанчики пыли.
— Господи! — Джек и смеется, и плачет. Ударяет себя по лбу
ребром ладони. — Кто это, Ричи-бой? Можешь сказать?
Ричи, конечно же, может. Говорит Джеку, что увиденное им —
очень уж живая, но… ха-ха… галлюцинация.
— Разумеется, — соглашается Джек. — Гигантские кролики.
Отведи меня в ближайшее отделение «Анонимных алкоголиков». — Он выходит на
дорогу, оглядывается на юго-запад. На дымовую шапку. Там жители боятся теней,
приходящих с вечером? Боятся наступления ночи? Боятся существа, которое
забирает их детей? Им нужен копписмен? Разумеется, нужен.
Разумеется, они…
Что-то лежит на дороге. Джек наклоняется и подбирает
бейсболку с эмблемой «Милуокских пивоваров», которой не место в мире гигантских
кроликов. Но бейсболка настоящая. А судя по пластмассовой полоске с дырочками,
позволяющей менять размер, это детская бейсболка. Джек заглядывает внутрь,
зная, что он там найдет, и находит надпись на белой бирке: «ТАЙ МАРШАЛЛ».
Бейсболка не такая мокрая, как джинсы Джека, но и не сухая.
Похоже, думает он, она лежит на обочине дороги со вчерашнего дня.
Логично предположить, что похититель Тая перетащил его сюда,
но Джек в это не верит. Однако остаточная вибрация вызывает другую мысль,
другой образ: Рыбак, упрятав Тая в надежное место, шагает по этой проселочной
дороге. Под мышкой у него коробка из-под обуви, обернутая бумагой, с
приклеенными липкой лентой псевдомарками. На голове — бейсболка Тая, на самой
макушке, потому что Рыбаку она мала. Однако он не хочет увеличивать размер,
хотя для этого и есть специальная пластмассовая полоска.
Не хочет, чтобы бейсболку Тая приняли за бейсболку взрослого
мужчины. Потому что он дразнит Джека, приглашает Джека войти в игру.
— Схватил мальчика в нашем мире, — бормочет Джек. — Перенес
в этот мир. Опутал по рукам и ногам, как паук опутывает муху. Он жив? Мертв?
Думаю, жив. Не знаю почему. Может, потому, что мне хочется в это верить.
Оставим это. Потом отправился туда, где оставил Ирму. Взял ее ногу и притащил
мне.
Пронес по этому миру, затем перенесся в мой мир, чтобы
положить ногу на моем крыльце. По пути, возможно, потерял бейсболку. Она упала
с его головы?
Джек так не думает. Джек думает, что этот козел, эта мразь,
этот меняющий миры, как перчатки, мешок дерьма специально оставил бейсболку на
обочине. Знал, что Джек найдет ее, если забредет на эту дорогу.
Прижимая бейсболку к груди, совсем как болельщик на стадионе
в Миллер-парк, выказывающий уважение к флагу во время исполнения национального
гимна, Джек закрывает глаза и сосредоточивается. Ему легче, чем он ожидал,
кое-какие навыки, похоже, не забываются: как чистить апельсин, как ездить на
велосипеде, как переноситься из мира в мир.
«Такому мальчику, как ты, дешевое вино все равно ни к чему»,
— говорит его давний друг Спиди Паркер, и в голосе слышится смех. При этом
Джека вдруг начинает качать, голова идет кругом. А мгновением позже сзади
доносится шум приближающегося автомобиля.
Он отступает в сторону, одновременно открывая глаза. Видит
асфальт… это Новуэй-Вэлли-роуд, но…
Громкий автомобильный гудок режет слух, пыльный старый
«форд» проскакивает мимо, зеркало со стороны пассажирского сиденья и нос Джека
Сойера разделяют какие-то девять дюймов. Его обдает волной теплого воздуха, с
едким привкусом продуктов сгорания углеводородного горючего, до него доносится
голос какого-то деревенского парня: «…прочь с дороги, говнюк…»
— Терпеть не могу, когда меня обзывает говнюком выпускник
какого-то мухосранского коровьего колледжа, — говорит Джек голосом
Рационального Ричарда и добавляет его фирменное: «Ха-ха!» Но сердце выскакивает
у него из груди. Черт, он появился в этом мире чуть ли не перед передним
бампером «форда» этого парня.
«Пожалуйста, Джек, давай без глупостей, — просит его Ричард.
— Тебе это все приснилось».
Но Джек знает, что это не так. И хотя в изумлении
оглядывается, в глубине сердца изумления нет и в помине. Во-первых, бейсболка у
него в руках, бейсболка «Пивоваров», в которой пропал Тай Маршалл. И во-вторых,
мост через Тамарак аккурат за следующим подъемом. В другом мире, где мимо
пробегают гигантские кролики, он отшагал не больше мили. В этом мире — по
меньшей мере четыре.
«Так обстояло дело и раньше, — думает он. — Когда Джеки было
шесть. Когда люди жили в Калифорнии и нигде больше».
Но это не так. Что-то не так.
Джек стоит на обочине дороги, которая несколько секунд назад
была проселочной, а теперь асфальтированная, стоит, уставившись на бейсболку
Тая Маршалла и пытаясь точно определиться, что не так и почему не так, зная,
что, возможно, ему больше не удастся перенестись в другой мир. Все это было
очень давно, а кроме того, с тринадцати лет он всеми силами старался похоронить
в глубинах памяти эти странные воспоминания детства. Другими словами, большую
часть жизни. Человек не может, положив столь много времени, чтобы все позабыть,
потом щелкнуть пальцами и ожидать…
