— Да, я знаю ее, — прервал я, — это та самая, в которую я входил. О Боже мой, Боже мой! Я начинаю все понимать.
— Там, — возразила Полина, — он попросил у меня прощения за такой прием, но удивление моим приездом, страх лишений, которые я должна буду переносить в продолжение двух месяцев в этих старых развалинах, были сильнее него. Впрочем, так как я всем пренебрегла, он очень рад и постарается сделать пребывание мое в замке как можно менее неприятным. К несчастью, ему нужно сегодня же или завтра отправиться на охоту, и, может быть, он должен будет оставить меня на один день или на два, но он не станет давать новых обязательств в этом роде. Я ответила ему, что он совершенно свободен и что я приехала не для того, чтобы мешать его удовольствиям, но чтобы успокоить свое сердце, устрашенное слухами об ужасных убийствах. Граф улыбнулся.
Я устала с дороги, легла и заснула, В два часа граф вошел в мою комнату и спросил, не хочу ли я прогуляться по морю. День был прекрасный, и я согласилась.
Мы сошли в парк. Его пересекала маленькая речушка Орна. На берегу мы нашли красивую лодку странной продолговатой формы. Гораций сказал мне, что она сделана по образцу гавайских лодок и что такая конструкция во много раз увеличивает скорость. Мы сели в лодку — Гораций, Генрих и я. Малаец греб веслами, и мы быстро продвигались вперед с помощью течения. Выйдя в море, Гораций и Генрих распустили длинный треугольный парус, который был обвязан вокруг мачты, и уже без помощи весел мы понеслись с чрезвычайной быстротой.
Тут я увидела в первый раз в жизни океан. Это величественное зрелище совершенно поглотило меня, так что я и не заметила, как мы подплыли к небольшому челноку, с которого нам подавались сигналы. Я очнулась от задумчивости, когда Гораций закричал кому-то из людей; находившихся в челноке:
— Гей! Гей! Господин моряк, что нового в Гавре?
— Ей-Богу, немного, — отвечал знакомый мне голос. — А в Бюрси?
— Ты видишь — неожиданный товарищ, приехавший к нам, старинная твоя знакомая госпожа Безеваль, моя жена.
— Как! Госпожа Безеваль? — закричал Макс, которого я теперь узнала.
— Она самая, и если ты сомневаешься в этом, любезный друг, то подъезжай увидеться с нею.
Челнок подплыл, на нем был Макс с двумя матросами. Он был одет в щегольской костюм моряка, и на плече у него была сеть, которую он был. готов закинуть в море. Сблизившись, мы обменялись несколькими учтивыми словами. Потом Макс бросил свою сеть, взошел к нам в лодку, поговорил с минуту потихоньку с Генрихом, поклонился мне и пересел в свой челнок.
— Счастливой ловли! — крикнул ему Гораций.
— Счастливого пути! — ответил Макс. Лодка и челнок разъехались.
Наступил час обеда. Мы возвратились к устью Орны, которая из-за начавшегося отлива так обмелела, что мы не могли уже доплыть по ней до парка и вынуждены были выйти на берег и взобраться на песчаные бугры.
Потом я прошла той самой дорогой, по которой шли вы спустя три или четыре ночи: сначала очутилась на голышах, потом в большой траве, наконец, перешла гору, вошла в аббатство, осмотрела монастырь и его небольшое кладбище, прошла коридор и с другой стороны рощи вошла в парк замка.
Вечер прошел без каких-либо значительных событий. Гораций был очень весел; он говорил об украшениях, которые намеревался сделать будущей зимой в своем доме в Париже, и о путешествии весной: он хотел увезти мою мать и меня в Италию, а может быть, купить в Венеции один из древних мраморных дворцов, чтобы проводить там время карнавала. Генрих казался озабоченным, его беспокоил малейший шум. Все эти подробности, на которые я в то время едва обращала внимание, вспомнились мне позже со всеми их причинами, которые тогда были для меня скрыты и следствие которых вы поймете после.
Мы удалились, оставив Генриха в зале. Он хотел целую ночь писать. Ему подали перья и чернила, и он расположился возле огня.
На другой день утром, когда мы завтракали, позвонили особенным образом у ворот парка. «Макс!» — воскликнули Гораций и Генрих. В самом деле, тот, которого они назвали, почти тотчас въехал во двор.
— А вот и ты, — сказал Гораций. — Очень рад тебя видеть, но в другой раз, пожалуйста, позаботься немного о моих лошадях.
Посмотри, что ты сделал с бедным Плутоном.
— Я боялся, что приеду не вовремя, — ответил Макс, потом вдруг обратился ко мне: — Сударыня, извините, что я явился к вам в таком наряде, но Гораций забыл, я уверен, что нам предстоит сегодня охота с англичанами, — продолжал он, делая ударение на этом слове. — Они приехали вчера вечером на пароходе, теперь нам останется только не опоздать и не изменить своему слову.
— Очень хорошо, — сказал Гораций, — мы будем там.
— Однако, — возразил Макс, обращаясь ко мне, — я не знаю, можем ли мы теперь сдержать свое обещание: охота очень утомительна, чтобы мадам Безеваль могла ехать с нами.
— О успокойтесь, господа, — отвечала я с поспешностью, — я приехала сюда не за тем, чтобы мешать вашим удовольствиям.
Поезжайте, а я в ваше отсутствие буду беречь крепость.
— Ты видишь, — сказал Гораций, — Полина настоящий капеллан прошедших времен. Ей недостает только пажей и прислужниц, у нее нет даже горничной, которая осталась в дороге и будет здесь не раньше чем через восемь дней.
— Впрочем, — сказал Генрих, — если ты, Гораций, хочешь остаться в замке, мы извинимся за тебя перед нашими островитянами; ничего нет легче.
— Нет! — возразил граф. — Вы забываете, что я главный участник в пари: надобно лично поддержать его. Повторяю вам, Полина извинит нас.
— Совершенно! — воскликнула я. — И чтобы дать вам полную свободу, уйду в свою комнату.
— Я вернусь к вам через минуту, — сказал Гораций, подошел ко мне, с очаровательной вежливостью проводил до двери и поцеловал мне руку.
Я возвратилась в свою комнату, куда через несколько минут явился и Гораций; он был уже в охотничьем костюме и пришел проститься со мной. Я сошла с ним на крыльцо, где уже были Генрих и Макс. Они стали снова настаивать, чтобы Гораций остался со мной. Но я требовала, чтобы он ехал с ними. Наконец они отправились, обещая возвратиться на другой день утром.
Я осталась в замке одна с малайцем. Это странное общество могло бы испугать всякую женщину, кроме меня. Я знала, что этот человек был совершенно предан Горацию с того самого дня, когда граф, вооруженный кинжалом, сражался с тигрицей. Покоренный этим потрясающим зрелищем, а дети природы всегда преклоняются перед храбростью, малаец последовал за графом из Бомбея во Францию и не оставлял его ни на минуту. Итак, я была бы совершенно спокойна, если бы меня не тревожил его дикий вид и странный костюм. Притом я находилась в тех местах, которые с некоторого времени стали театром невероятных происшествий. Я не слышала, чтобы о них говорили Генрих или Гораций, которые как мужчины презирали или показывали, что презирают подобную опасность, но эти истории, ужасные и кровавые, пришли мне на память, как только я осталась одна. Однако мне нечего было бояться днем, и я сошла в парк, решив посетить утром окрестности замка, в котором приехала провести два месяца.
