Не расслабляя рук, которыми он сжимал врага, Лайза поднял голову и прислушался.
— Все в свое время, — как бы про себя произнес Лайза и обратился к окружавшим его неграм:
— Привяжите этого человека к дереву, я должен поговорить с Пьером Мюнье.
Негры схватили Антонио за ноги и за руки и привязали к стволу такамака. Убедившись, что малаец привязан крепко, Лайза отвел старика в сторону и показал рукой в сторону, откуда доносился собачий лай.
— Вы слышали?
— Что? — спросил старик.
— Лай собаки.
— Нет.
— Послушайте! Они приближаются.
— Вот теперь слышу.
— За нами охотятся, как за оленями.
— Ты думаешь, это нас преследуют?
— А кого же еще?
— Может быть, какая-то бездомная собака ищет еду.
— Может быть, — ответил Лайза.
Вскоре в лесу явственно послышался собачий лай.
— Нас преследуют, — заявил Лайза.
— Но откуда ты знаешь?
— Это не охотничья собака, — сказал Лайза, — а собака, которая ищет хозяина. Проклятые изверги нашли ее у хижины беглого негра, и она ведет их по следу; если этот негр с нами, мы погибли.
— Да это же лай Фиделя! — с ужасом произнес Пьер Мюнье.
— Теперь узнаю, — сказал Лайза, — я уже слышал его вчера" он выл, когда мы принесли вашего раненого сына в Моку.
— В самом деле, я забыл взять его с собой, когда мы уходили; но если это был Фидель, он уже прибежал бы прямо к нам. Слышишь, как усиливается вой?
— Они его держат на поводке и следуют за ним, пес, быть может, ведет за собой целый полк, его нельзя винить, бедное животное, — с грустью произнес негр из Анжуана, — он не может идти быстрее, но, будьте спокойны, он приведет их.
— Что же нам делать?
— Если бы нас ожидало судно в Большом порту, до которого отсюда всего лишь восемь лье, мы устремились бы туда.
Нет ли там у вас какой-либо возможности для побега?
— Никакой!
— Тогда придется драться, лучше погибнуть, защищаясь, чем сдаться врагу.
— Стало быть, идем, — сказал Мюнье, обретая решимость, как только речь зашла о схватке. — Собака приведет их к входу в пещеру, внутрь они не пройдут.
— Верно, — ответил Лайза, — идите к окопам.
— А ты не пойдешь со мной?
— Я должен остаться на несколько минут.
— Когда же ты придешь?
— При первом выстреле я буду с вами.
Старик подал руку Лайзе — нависшая опасность стерла различия между ними — и, вскинув на плечо ружье, в сопровождении своих негров стремительно направился к входу в пещеру.
Лайза провожал его взглядом, пока он не исчез во мраке, затем вернулся к Антонио, которого негры по его приказу привязали к дереву.
— Теперь, малаец, — сказал он, — мы остались вдвоем.
— Да, вдвоем, — произнес Антонио дрожащим голосом, — и чего же хочет Лайза от своего друга и брата?
— Я хочу, чтобы ты вспомнил о том, что было сказано на празднике Ямсе на берегу Латанье.
— Там много чего говорилось, и мой брат Лайза был очень красноречив, поэтому все с ним соглашались.
— Не вспомнишь ли ты самое главное, — объявленный тогда приговор предателям?
Антонио задрожал всем телом и, несмотря на медный цвет лица, заметно побледнел.
— Кажется, мой брат забыл, — продолжал Лайза. — Хорошо, я напомню ему: тогда условились, что если в нашей среде объявится изменник, то каждый из нас вправе убить его, предать мгновенной или медленной, легкой или мучительной смерти. Точны ли слова клятвы и вспоминаешь ли ты их, брат мой?
— Вспоминаю, — едва внятно ответил Антонио.
— Тогда отвечай на мои вопросы.
— Я не признаю за тобой право допрашивать меня, ты не судья, — воскликнул изменник.
— Хорошо, тебя буду допрашивать не я. — И Лайза обратился к неграм, лежавшим вокруг него на земле. — Поднимитесь, — сказал он им, — и отвечайте.
Негры повиновались; десять или двенадцать человек молча выстроились полукругом перед деревом, к которому был привязан Антонио.
— Это рабы, — воскликнул предатель, — меня не могут судить рабы, я свободный негр, если я совершил преступление, меня должен судить трибунал, но не вы.
— Довольно, — произнес Лайза, — судить тебя будем мы, а потом ты обратишься с жалобой к кому захочешь.
Антонио умолк; в тишине, последовавшей за приказами Лайзы, раздался лай приближавшейся собаки.
— Так как обвиняемый не желает отвечать, — обратился Лайза к неграм, окружившим малайца, — вместо него будете отвечать вы. Кто донес губернатору о заговоре только из-за того, что вождем восстания был избран не он, а другой?
— Антонио-малаец, — глухо, но в один голос произнесли негры.
— Не правда, — завопил малаец, — это ложь, клянусь; я отвергаю это обвинение.
— Молчать, — приказал Лайза и продолжал:
— После того как заговор был выдан губернатору, кто стрелял в нашего вождя и ранил его у подножия Малой горы?
— Антонио-малаец, — ответили негры.
— Кто меня видел? — закричал малаец. — Кто осмелится сказать, что то был я, кто может ночью отличить одного человека от другого?
— Замолчи! — спокойно сказал Лайза. — После доноса губернатору о заговоре, после попытки убить нашего вождя кто пришел ночью в наш лагерь и ползал вокруг, как змея, чтобы найти проход, через который могли бы проникнуть к нам английские войска?
— Антонио-малаец, — вновь воскликнули негры с не покидающей их убежденностью.
— Я хотел присоединиться к своим, — воскликнул пленник. — Я шел к вам, чтобы разделить вашу участь, какой бы она ни была, клянусь; я отрицаю свою вину.
— Верите ли вы тому, что он сказал?
— Нет! Нет! Нет! — закричали все.
— Дорогие, добрые мои друзья, — обратился к ним Антонио, — послушайте меня, я вас умоляю!
— Молчать! — сказал Лайза суровым тоном, в котором как бы отражалось величие возложенной на него миссии. — Антонио трижды предал нас; значит, он заслуживает троекратной смерти. Антонио, готовься предстать перед Великим Духом, потому что ты сейчас умрешь!
— Это убийство, — вскричал Антонио, — вы не имеете права убивать свободного негра, к тому же вблизи англичане, я буду кричать! Звать! Ко мне!.. Ко мне!.. Они хотят меня зарезать! Они хотят…
Лайза схватил малайца за горло и заглушил его крик, затем обратился к неграм:
— Приготовьте веревку!
