По приказу главнокомандующего регулярные войска и батальон национальных гвардейцев, которые до того были сосредоточены в самом опасном месте, пошли в атаку на фланги противника, в то время как грозная батарея продолжала громить его с фронта. Регулярные войска точно осуществили маневр, бросились на англичан, прорвали их ряды, вызвав замешательство в боевых порядках. Батальон островитян под командой де Мальмеди действовал безуспешно. Вместо того чтобы обрушиться на левый фланг и пойти в атаку вслед за регулярными войсками, он взял неверное направление и атаковал англичан с фронта. Тогда батарее пришлось прекратить огонь, который больше всего пугал противника. Англичане, видя, что у неприятеля меньше солдат, чем у них, вновь осмелели и обрушили огонь на национальных гвардейцев, которые, следует отдать им должное, выдержали удар, не отойдя ни на шаг.
"Однако они не могли долго сопротивляться. Зажатые врагом, более опытным и превосходящим их числом, с одной стороны и своей батареей, которая вынуждена была прекратить огонь, с другой, добровольцы начали отступать. Вскоре левый фланг англичан в красных мундирах напал на правый батальон островитян, и они, уже почти окруженные и достаточно разумные для того, чтобы не пытаться противопоставить свое каре сильно превосходящему по численности противнику, чуть было не погибли. Англичане продолжали продвигаться вперед и, подобно морскому приливу, уже почти окружили своими волнами этот островок солдат, как вдруг раздался возглас: «Франция! Франция!»; последовала страшная стрельба, затем наступила тишина, более грозная, чем грохот орудий.
В задних рядах противника возникло необъяснимое волнение, оно почувствовалось вскоре и в передних рядах; красные мундиры не выдержали мощной атаки штыками, были подкошены, словно колосья серпом крестьянина. Теперь неприятель попал в окружение, настала его очередь отражать нападение и справа, и слева, и с фронта. Подошедшие свежие силы добровольцев не давали им передышки, и некоторое время спустя отряд Мюнье, пробившись сквозь кровавую брешь в строю противника, вышел к злосчастному батальону национальных гвардейцев, находящемуся в окружении. Выполнив эту задачу, негритянский отряд атаковал левый фланг противника. Де Мальмеди направил вслед за ним своих добровольцев на левый фланг англичан, так что перед батареей не осталось французских войск; не теряя времени, она пришла на помощь, изрыгая на неприятеля потоки картечи; это и обеспечило полную победу французов.
Почувствовав себя вне опасности, де Мальмеди подумал о своих освободителях, которых он уже видел в сражении, но все еще колебался признать их подвиг, осознать, что они спасли ему жизнь, — ведь то был столь презираемый им отряд цветных добровольцев, следовавший за национальными гвардейцами. Во главе его был Пьер Мюнье, который, видя, что враги окружили де Мальмеди, направил триста своих бойцов против англичан и разгромил их. Да, то был Пьер Мюнье, задумавший этот маневр как гениальный полководец и осуществивший его как храбрый солдат.
Заняв опасную позицию, он смело сражался. То был Пьер Мюнье, голос которого порою слышался в пылу битвы, когда, покрывая чудовищный ее гул, он кричал: «Вперед!» Его солдаты успешно продвигались вперед, и ряды англичан все больше расстраивались; раздался возглас: «Захватим их знамя! Захватим знамя!» Мюнье бросился в середину группы англичан, упал, поднялся, исчез в их рядах и через секунду появился вновь, в разорванной одежде, с кровью на лбу, но со знаменем в руках.
В этот момент генерал, боясь, что победители слишком далеко продвинутся вперед, преследуя англичан, и попадут в какую-нибудь ловушку, приказал отступать. Первыми повиновались войска гарнизона, уводя своих пленных, затем с — Национальная гвардия, уносившая убитых, наконец, замыкали шествие негры-добровольцы, окружившие знамя.
Весь город сбежался в порт, люди толпились, отталкивая друг друга, чтобы приветствовать героев. Жители Порт-Луи считали, что вражеской армии нанесено полное поражение, надеялись, что англичане не возобновят нападения; победителей, проходивших по площади, встречали возгласом «ура!».
Все были счастливы, все считали себя героями, люди уже не владели собой. Неожиданная радость наполняла сердца, кружила головы. Жители острова — мужчины, женщины, дети, — узнав об успешном сражении, поклялись ценою жизни защитить остров. Каждый произносил клятву с твердым намерением исполнить свой долг.
Среди общего ликования ничто так не привлекало внимания, как английское знамя и тот, кто его захватил; вокруг Пьера Мюнье и его трофея постоянно раздавались удивленные возгласы, на которые негры отвечали бахвальством, а их командир, вновь ставший смиренным мулатом, с робкой учтивостью отвечал на вопросы, которые ему задавали.
Возле победителя, опиравшегося на двустволку, не бездействовавшую в сражении, стоял Жак с гордо поднятой головой, в то время как Жорж, убежавший от Телемака к отцу, судорожно сжимал его могучую руку, безуспешно стараясь сдержать слезы радости.
Подле Пьера Мюнье стоял господин де Мальмеди, уже не столь напыщенный и подтянутый, каким он был в момент выступления войск, а с разорванным галстуком, с превратившимся в лохмотья жабо, покрытый потом и пылью; его тоже окружала и поздравляла семья, поздравляла не победителя, а человека, только что избежавшего опасности.
Вот почему, стоя в центре группы, он казался смущенным и, чтобы придать себе достоинства, спросил, где его сын Анри и слуга Бижу. Они уже приближались, расталкивая толпу:
Анри, чтобы броситься в объятия отца, а Бижу, чтобы поздравить своего господина.
В это время Пьеру Мюнье сообщили, что один из негров, сражавшихся под его командованием, смертельно раненный и находящийся в соседнем доме, чувствуя, что умирает, хочет попрощаться с ним. Мюнье огляделся, ища Жака, чтобы вручить ему знамя, но Жак нашел в это время своего друга, мальгашскую собаку, которая тоже пришла поздравить победителей, и он резвился с ней невдалеке от отца. Жорж все это видел и, протянув руку, сказал:
— Отец! Дайте знамя мне. Я сохраню его для вас!
Пьер Мюнье улыбнулся, ему и в голову не могло прийти, что кто-нибудь покусится на трофей, принадлежавший ему по праву победителя; он поцеловал Жоржа и отдал ему знамя, которое мальчик едва мог удержать обеими руками.
Сам же Мюнье поспешил к умирающему, одному из своих храбрых добровольцев.
Жорж остался один, но не чувствовал себя одиноким, слава отца охраняла его, и сияющим взглядом он взирал на окружавшую толпу; вдруг счастливый Жорж увидел мальчика, который презрительно смотрел на него, как бы недоумевая, почему не его отцу досталось знамя. Этот мальчик решил, что если у него нет принадлежащего ему знамени, то нужно присвоить себе чужое. Анри смело подошел к Жоржу, который, хоть и угадал его враждебные намерения, не сделал ни шагу назад.
— Дай мне это, — сказал Анри.
— Что это? — спросил Жорж.
— Знамя, — продолжал Анри.
— Знамя не твое. Оно принадлежит моему отцу.
— Какое мне дело, я хочу его взять и все.
— Ты его не получишь.
