— О сударь! Сударь!
— Да что стряслось?
— Происшествие, какого ни с кем, кроме вас, сударь, и быть не могло.
— Уж не пожаловала ли ко мне, случаем, королева с визитом?
— Еще того похлеще, сударь, еще того похлеще, по крайности мне так показалось. Скорее одевайтесь, сударь, скорее!
— Ба! Это так необходимо?
— Да, господин герцог, вставайте же!
Герцог спрыгнул с кровати, как по военной тревоге.
— Сударь, наденьте парадное платье, — шепнул Раффе, — самое парадное, сударь!
— Объяснись же, наконец, негодяй.
— Сударь, их трое.
— Отлично. И ты полагаешь, что они тебе знакомы?
— В масках, сударь, у них маски!
— О-о! Значит, балы в Опере уже начались; но где же они, эти трое?
— Во дворе, сударь, они проникли во двор.
— Значит, они вломились в калитку?
— Да, сударь.
— И ты им позволил это сделать?
— Я им сопротивлялся, сударь, но они прошли прямо по моему животу.
— Ну, уж если так… А ну-ка подай мне мушкетон!
— Ох, сударь, воздержитесь от этого!
— Как? Трое мужчин вламываются в мою калитку, грубо обходятся с моим человеком, и все это в два часа ночи, а я должен…
— Сударь, у одного из этих троих был такой голос…
— Женский? — оживился Ришелье.
— Я, сударь, не хочу этого говорить заранее; боюсь, как бы не оказаться дураком в ваших глазах, если обознался.
— Ладно! Если так, оставь меня в покое!
— Нет, сударь, нет; потрудитесь выйти к ним, сударь, и вы увидите…
— Что?
— То, что увидите.
Герцог снова натянул панталоны и домашний халат,
схватил в левую руку свою шпагу и поспешил вслед за Раффе.
Те трое, теснясь у калитки, смеялись, прислушиваясь к выкрикам стражи, которая бранила их через стену.
— А-а! — говорил сержант. — Хорошо! Очень хорошо! Отлично! Они там, в особняке господина герцога де Ришелье.
— Ладно, допустим, в особняке герцога де Ришелье. И что дальше? — осведомился один из трех беглецов.
— Прекрасно! — отвечал сержант. — Лучше некуда! Господин герцог не успел вернуться, как уже принялся за свои проделки.
— Ну-ка, — сказал Ришелье, подходя поближе, — похоже, здесь действуют от моего имени.
Троица разразилась смехом.
— Эх! — вздохнул сержант. — Оскорблять на улице порядочных женщин, смеяться в лицо людям, состоящим на королевской службе! А еще посол! Герцог! Я протокол составлю.
— Черт! Черт! — в свою очередь возмутился герцог. — Уж это меня не касается. Как, господа? Выходит, речь идет об оскорблении порядочных женщин на улице?
— Они слишком громко визжали, чтобы быть порядочными, — возразила одна из масок.
— Вы воспринимаете это чересчур легкомысленно, господин Маска, — заметил герцог, подойдя и обратившись к тому из трех незнакомцев, кто ему ответил. — Видно, что вы не носите, подобно мне, имя Ришелье и не имеете надобности в том, чтобы поддерживать репутацию человека высокой нравственности.
— Герцог! Это герцог! — зашептались остальные двое.
— Господа, — продолжал Ришелье, — мне хотелось бы считать вас людьми благородными, таков мой обычай, и я придерживаюсь его. Но как бы то ни было, я хочу, и вы меня поймете, мне нужно знать, достаточно ли вы соответствуете моему ожиданию, чтобы мне по-братски взваливать на свои плечи тот неприятный долг, что вы мне сейчас навязали. Снимите маски, прошу вас.
При этих словах между тремя неизвестными произошло движение, явственно говорившее о замешательстве.
— Господа, — сказал герцог, — надеюсь, вы меня не вынудите к тому, чтобы самому открыть страже калитку?
Тогда самый высокий из троицы, отделившись от остальных, вплотную подошел к герцогу.
— Узнаешь меня? — спросил он, снимая маску.
— Пекиньи! — вскричал Ришелье.
— Он самый.
— И за каким же дьяволом ты, капитан рейтаров его величества, восстал против городской стражи?
— Вот что вышло. Мы были на балу в Опере после спектакля; когда бал закончился, мы поужинали, а после ужина, почувствовав себя немножко разгоряченными, отправились прогуляться по городу.
— А, ну да, и стали оскорблять порядочных женщин.
— Да нет, это все пустяки, мой дорогой.
— Но теперь, мой дорогой Пекиньи, позволь тебе задать один вопрос.
— Какой?
— Ты снял маску…
— Дьявольщина! Сам видишь.
— Погоди же!.. Ты свою маску снял… а я не знаю в целой Франции более достойного дворянина, нежели ты. Почему же, хотя ты снял маску, твои спутники не последовали твоему примеру?
— У них на то свои причины.
— Но я полагаю, что мне их можно было бы открыть, эти причины.
— Герцог, не настаивай.
— Может быть, это дамы? Хотя нет, они слишком велики ростом.
— Герцог…
— Или принцы крови?
— Клянусь тебе…
— Дорогой мой, если это не принцы крови и не дамы, я не вижу никаких причин, которые мешали бы им снять маску так же, как это только что сделал ты.
Пекиньи все еще колебался. А между тем стражники, разъяренные тем, что в ответ на их выкрики слышатся только взрывы хохота, принялись колотить прикладами мушкетов в калитку особняка.
В раздражении герцог дернул Пекиньи за рукав.
— Видишь ли, Пекиньи, — сказал он, — я возвратился из Вены очень благонравным, весьма сдержанным и большим философом, но в то же время я злобен, как индюк, когда мне не удается выспаться. И вот ты меня будишь, морочишь мне голову, устраиваешь мне скандал со стражниками; так вот, я, Ришелье, объявляю тебе, что если ты мне не назовешь этих двух нахалов в масках, которые, явившись в мой дом, осмеливаются закрывать свои лица, я вместе с Раффе, который при случае дает мне уроки фехтования, займусь вами всеми тремя. Вперед, Раффе! Сбегай за своей шпагой — и к делу, к делу!
— Постой, не спеши! — закричал Пекиньи, знавший неуступчивый нрав герцога и уже представивший, как блетят шпаги. — Ну же, сдержанный философ, благоразумный посол, не угадаешь ли сам, кто этот самый маленький из нас троих? Давай!
— Э, да за каким дьяволом я стану гадать? Я же не Эдип.
— Самый маленький из нас…
