В Вёрте оставалось около двадцати аристократов; они осветили свои дома, как и другие, и даже более ярко, чем другие, вероятно опасаясь, как бы их не обвинили в недоброжелательном отношении к правительству и как бы в нынешнюю пору репрессий это не причинило вреда им самим или их имуществу. Но они волновались напрасно: в качестве наказания у дверей их домов лишь развели костры, на которых были сожжены соломенные чучела в прусских мундирах.
Вблизи этих домов веселье было даже безудержнее, хотя и не чистосердечнее; тот же страх, что вынудил их владельцев и обитателей устроить более пышную иллюминацию, заставил их также более наглядно выразить свою лояльность. Вокруг костров накрыли столы, и аристократы, радуясь, что столь дешево отделались, уставили эти столы разнообразными яствами.
Пишегрю остался на площади с саблей в руке, посреди примерно тысячи человек, чтобы оказать помощь там, где она потребуется; однако серьезных очагов сопротивления уже не осталось, и он, не сходя с места, выслушивал донесения и отдавал распоряжения. Когда он увидел, что его приказ разбить на улицах биваки послужил поводом для народного гулянья, он одобрил это, как уже было сказано, и, передав командование Макдональду, направился в сопровождении Стефана к верхнему городу, где сражение было наиболее жарким.
В тот момент, когда Пишегрю подходил к дому Бауэра (поджог его, повторяем, послужил сигналом к бою), пол верхнего этажа обрушился и в небо взметнулись мириады искр; пол, который был из дерева, как и все остальное, будто попав в катер вулкана, запылал с такой силой, что в этом ослепительном свете, с высоты, где стоял дом, можно было видеть вдали два рукава реки Соубах и на уступах холмов — построенную в боевом порядке прусскую армию, со стыдом и смущением смотревшую на это веселье и иллюминацию.
Пишегрю вернулся в гостиницу в три часа ночи. Бауэр просил как одолжения, чтобы генерал поселился у него, и тот согласился. Для него приготовили самые роскошные апартаменты «Золотого льва», и, в то время как Пишегрю совершал обход города, лестница была украшена флагами, венками и приветствиями; окна столовой были убраны ветвями вечнозеленых деревьев и цветами; наконец, для генерала и его штаба был накрыт стол на двадцать пять персон.
Пишегрю, как мы уже видели на ужине, устроенном для него в Арбуа, проявлял полное равнодушие к подобным торжествам. Но на сей раз было совсем иначе, и он расценивал этот прием как республиканскую трапезу.
Генерал привел с собой представителей местной власти: они не только явились к нему первыми, но также направили жителей Вёрта на братание с армией.
Проводив генерала до дверей гостиницы, Стефан собирался незаметно уйти, но генерал удержал его, взяв за руку.
— Стефан, — сказал он, — я всегда следовал пословице «Счет дружбы не портит». Ну а перед вами я в двойном долгу.
— О, мы скоро рассчитаемся, генерал, — ответил Стефан, — если вы снизойдете к двум просьбам, с которыми я собираюсь к вам обратиться.
— С удовольствием.
— Я попрошу приглашения на ужин.
— Для вас?
— О, генерал, вы ведь знаете, что я всего лишь шпион.
— Для всех, но для меня…
— Пусть я буду самим собой для вас, этого мне достаточно, генерал; для других я останусь тем, чем кажусь. Я не добиваюсь уважения, а стремлюсь только к мести.
— Хорошо; о чем вы еще просите?
— Чтобы вы произнесли тост.
— В честь кого?
— Вы узнаете об этом, когда будете его произносить.
— Но ведь для того, чтобы его сказать, нужно…
— Вот готовый текст.
Пишегрю собирался прочесть эти строки, но Стефан остановил его.
— Вы прочтете его, — сказал он, — когда поднимете бокал. Пишегрю положил бумагу в карман.
— Кого же я должен пригласить?
— Великого гражданина — Проспера Бауэра.
— Хозяина этой гостиницы?
— Да.
— Что же такого великого он сделал?
— Вы узнаете об этом, когда зачитаете тост.
— Ты всегда будешь говорить загадками?
— Именно в загадках секрет моей силы.
— Ты знаешь, что завтра мы будем атаковать неприятеля.
— Нужны ли вам сведения о его позициях?
— Ты, наверное, устал.
— Я никогда не устаю.
— Поступай как знаешь; все, что ты сделаешь, будет хорошо, но только смотри не попадись.
— В котором часу я могу явиться к вам с донесением?
— В любое время. Ты никогда не устаешь, а у меня другое достоинство: я никогда не сплю.
— До свидания, генерал.
— До свидания.
Затем, повернувшись к группе людей, стоявших в стороне, пока он разговаривал со Стефаном, генерал поискал глазами хозяина гостиницы «Золотой лев» и, не увидев его, сказал:
— Шарль, сделай одолжение, разыщи нашего хозяина гражданина Проспера Бауэра и попроси его от моего имени оказать мне честь отужинать с нами. Не принимай никаких отказов и не слушай никаких отговорок.
Шарль поклонился и отправился на поиски гражданина Проспера Бауэра.
Пишегрю поднялся по лестнице; все последовали за ним.
Справа от себя он посадил мэра, слева — помощника мэра и оставил напротив свободное место.
Это место было предназначено хозяину гостиницы «Золотой лев».
Наконец появился оробевший и смущенный Бауэр, которого Шарль привел почти силой.
— Генерал, — сказал он, обращаясь к Пишегрю, — я пришел не по вашему приглашению, ибо считаю себя недостойным его, а по вашему приказанию.
— Хорошо, гражданин, — сказал Пишегрю, указывая ему на свободное место напротив себя, — сначала сядьте здесь, а в конце ужина мы сочтемся.
Ужин прошел весело, победители и освобожденные пировали вместе.
Наши славные жители Эльзаса и пруссаки питают друг к другу сильную ненависть. К тому же, с тех пор как два месяца назад пруссаки захватили виссамбурские линии, у эльзасцев появилось множество оснований ненавидеть их еще сильнее.
Теперь эльзасцы надеялись избавиться от пруссаков раз и навсегда. Но четверть века спустя им суждено было снова увидеть этого ненасытного черного орла, который, проглотив треть белокрылого польского орла и целого Ганноверского льва, вдобавок оторвал недавно одну из голов двуглавого австрийского орла.
Ужин был великолепным, лучшие вина Франции и Германии были украшением стола. Наконец подали шампанское, искристое вино, словно созданное для тостов.
И тут генерал вспомнил об обещании, данном им Стефану.
Он встал, взял в одну руку бокал, а другой развернул лист бумаги. Все поднялись вслед за генералом, и в полной тишине он прочитал:
