— У вас очень красивый тамбурмажор, — сказал Морган Гара, — с чем я вас и поздравляю.
Гара усмехнулся.
Морган был не первым, кто умышленно или невольно допустил эту ошибку.
— Это вовсе не тамбурмажор, — сказал Гара, — это наш командующий генерал Карго.
— Ах! Черт возьми! Так это он мог взять Тулон, но предпочел, чтобы его взял офицеришка артиллерии по имени… как же вы его зовете?.. Кажется, по имени Бонапарт?.. Ах! Представьте же меня этому почтенному гражданину; я обожаю красивых мужчин и особенно красивые мундиры.
— Охотно, — ответил Гара. Они подошли к Карго.
— Генерал, — обратился Гара к гиганту в военной форме, — я имею честь представить тебе гражданина председателя секции Лепелетье, который не только любезно пропустил меня сквозь ряды своих солдат, но и решил проводить меня сюда, дабы со мной не приключилось беды.
— Гражданин, — сказал Карто, выпрямившись во весь рост, — я присоединяюсь к гражданину депутату Гара и выражаю тебе благодарность.
— Не за что, генерал, — с присущей ему учтивостью ответил Морган, — я видел вас издали, у меня была потребность познакомиться с вами; кроме того, я хотел спросить, не угодно ли вам уступить нам эту позицию без кровопролития, так же как вы отдали нам предыдущую?
— Это насмешка или предложение? — гаркнул Карто своим и без того громовым голосом.
— Это предложение, — ответил Морган, — и даже весьма серьезное.
— Вы как будто достаточно опытный военный, гражданин, — продолжал Карто, — чтобы не видеть разницы между этой и той позициями. Предыдущую позицию можно было атаковать с четырех сторон, а к этой только два подступа. Вы же видите, гражданин, что две пушки готовы встретить тех, кто явится с набережной, и еще два орудия ждут не дождутся тех, кто явится с улицы Сент-Оноре.
— Почему же вы не открываете огонь, генерал? — беспечно спросил хитрый председатель. — Сады Инфанты находятся на расстоянии пушечного залпа от Нового моста, между ними от силы сотня шагов.
— Генерал хочет всецело переложить ответственность за пролитую кровь на секционеров и категорически запретил нам стрелять первыми.
— Какой генерал? Баррас?
— Нет. Генерал Бонапарт.
— Вот те на! Ваш офицеришка из Тулона? Значит, он сделал карьеру и даже стал генералом, как и вы?
— Больше, чем я, — сказал Карто, — поскольку я нахожусь у него в подчинении.
— Ах! До чего это, должно быть, вам неприятно, гражданин, и какая несправедливость! Вы, человек высотой около шести футов, должны подчиняться двадцатичетырехлетнему юнцу, рост которого, как говорят, составляет всего лишь пять футов и один дюйм!
— Вы с ним незнакомы? — спросил Карто.
— Нет, я не удостоился этой чести.
— Ну, так начните стрелять, и сегодня вечером…
— Сегодня вечером?
— Сегодня вечером вы его узнаете, больше мне нечего вам сказать.
В тот же миг послышался сигнал к выступлению, и из дверей Лувра вышли элегантные офицеры штаба, среди которых Баррас выделялся особенной элегантностью, а Бонапарт — чрезвычайной простотой.
Как мы уже говорили, это был худой человек небольшого роста; с того места, где стоял Морган, было невозможно разглядеть удивительные черты его лица, и он казался бесцветной личностью; к тому же он шел вторым позади Бар-раса.
— Ах! — воскликнул Морган, — это что-то новое!
— Да, — сказал Гара. — Глядите, вот как раз генерал Баррас и генерал Бонапарт собираются объехать передовые посты.
— Кто же из них генерал Буонапарте? — спросил Морган.
— Тот, что садится на черную лошадь.
— Да ведь это ребенок, который еще не успел подрасти, — сказал Морган, пожимая плечами.
— Будь покоен, — сказал Карто, положив ему руку на плечо, — он подрастет.
Баррас, Бонапарт и другие офицеры штаба приблизились к генералу Карто.
— Я останусь, — сказал Морган Гара, — хочу взглянуть на этого Буонапарте вблизи.
— В таком случае, спрячьтесь за меня или за Карто, — ответил Гара, — там больше места.
Морган отошел в сторону, и тут группа всадников подъехала к генералу. Баррас остановился напротив Карто, а Бонапарт сделал еще три шага и оказался один посреди набережной, на половине расстояния ружейного выстрела. Несколько секционеров опустили ружья, целясь в него.
Морган тотчас же бросился вперед и одним махом очутился перед лошадью, на которой восседал Бонапарт.
Махнув шляпой, он заставил солдат вновь поднять ружья.
Бонапарт приподнялся на стременах и, казалось, не заметил того, что произошло.
Новый мост, Монетная улица, набережная Долины, улица Тьонвиль и набережная Конти вплоть до Института были заполнены вооруженными людьми; на всем обозримом пространстве Школьной и Кожевенной набережных, а также набережной Озябших виднелись лишь блестевшие на солнце ружья, которых было так много, как колосьев в поле.
— Сколько, по вашим подсчетам, перед вами солдат, гражданин Карто? — спросил Бонапарт.
— Не смогу сказать точно, генерал, — отвечал Карто. — В открытой местности я бы не просчитался ни на тысячу, а то в городе, среди всех этих улиц, набережных и перекрестков не сумею оценить наверняка.
— Генерал, если ты хочешь узнать точное число, — со смехом сказал Гара, — спроси об этом у гражданина, только что помешавшего тебя застрелить. Он сможет ответить тебе со знанием дела.
Бонапарт бросил взгляд на молодого человека, слегка кивнул ему, словно только что его заметил, и спросил:
— Гражданин, не угодно ли тебе дать нужные мне сведения?
— Мне кажется, что вы спрашивали, сударь, — сказал Морган, подчеркнуто величая генерала-республиканца подобным образом, — мне кажется, что вы спрашивали о количестве противостоящих вам солдат?
— Да, — ответил Бонапарт, пристально глядя на собеседника.
— Зримо или незримо, сударь, перед вами — продолжал Морган, — тридцать две — тридцать четыре тысячи человек; десять тысяч — на улице Святого Рока; кроме того, десять тысяч — от площади Дочерей Святого Фомы до заставы Сержантов; итого приблизительно пятьдесят шесть тысяч человек.
— Это все? — спросил Бонапарт.
— Вы считаете, что этого недостаточно для ваших пяти тысяч воинов?
— Ты уверен, что не ошибся в количестве? — спросил вместо ответа Бонапарт.
— Совершенно уверен. Я один из главных командиров этих солдат.
В глазах молодого генерала промелькнула молния, и он пристально посмотрел на Карто.
— Каким образом здесь оказался гражданин секционер? — спросил он, — это твой пленник?
