Вскоре Ричард начал зевать, и им вновь овладел сон. Само по
себе это было уже достаточно плохо; но потом в его глазах появились слезы, и
это было еще хуже.
— Я не могу отдать его, — стонал во сне Ричард голосом
пятилетнего ребенка, отчего Джек весь похолодел. — Я не могу отдать его; я хочу
к папе; пожалуйста, кто-нибудь, скажите мне, где мой папа!.. Он пошел в туалет,
но теперь его там нет; я хочу к папе, он скажет мне, что делать…
Что-то скреблось в окно. Джек вскрикнул от неожиданности.
Внезапно окно разлетелось вдребезги, и сотни мелких осколков
посыпались на пол.
— Отдай нам твоего пассажира, Слоут!
— Не могу! — стонал Ричард, укрытый с головой одеялом.
— Отдай его нам! — прозвучал подвывающий насмешливый голос.
Вокруг дома бесновались собаки.
— Нет, — шептал в бреду Ричард, — где мой папа? Я хочу,
чтобы он вышел из туалета. Пожалуйста! Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!.. — Джек, стоя
на коленях, изо всех сил потряс Ричарда за плечо.
— Это только сон, очнись, очнись!
— Очнись-очнись-очнись! — запел снаружи хор. Так могли бы
петь существа, описанные Уэллсом в «Острове доктора Моро».
— Про-снись, про-снись, про-снись! — вторил другой хор.
Выли собаки.
В окно летели камни, осколков на полу становилось все
больше.
— ПАПА В ТУАЛЕТЕ! — вскричал Ричард. — ПАПА, ВЫХОДИ,
ПОЖАЛУЙСТА, ВЫХОДИ, Я БОЮСЬ!
Он плакал и во сне хватал воздух руками.
В окно влетел камень, способный разбить даже комод.
— ПАПА-А-А-А-А-А!.. — тоненьким голоском закричал Ричард.
И тут Джек ударил его!
Ричард сразу же открыл глаза. Он удивленно, как бы не
узнавая, уставился на Джека, затем перевел дыхание.
— Бред, — сказал он. — Это все из-за лихорадки. Ужасно, я не
помню, что произошло, — добавил он торопливо, стараясь опередить возможные
вопросы Джека.
— Ричард, нам нужно уходить из этой комнаты!
— Уходить из… Зачем? — Ричард посмотрел на Джека, как на
сумасшедшего. — Я не могу это сделать, Джек. Меня терзает лихорадка… у меня
высокая температура… Я не могу…
— Но они бросают камни, Ричард!
— Галлюцинации не могут бросать камни, Джек, — Ричард как
будто объяснял простые истины.
В окно влетел очередной булыжник.
— Высади своего пассажира, Слоут!
— Пойдем, Ричард, — Джек помог другу встать на ноги и повел
его к двери. Ему было безумно жаль Ричарда — хотя, конечно же, не так, как
Волка.
— Нет… болен… лихорадка… я не могу…
В окно летели камни.
Ричард вздрогнул и повис на плече у Джека.
Загрохотал дикий хохот. Собаки выли и дрались между собой.
Джек увидел, что бледное лицо Ричарда стало еще бледнее, и
встревожился. Но он был недостаточно быстр, чтобы воспрепятствовать Ричарду
войти в комнату Рауля Гарднера.
Ричард распахнул дверь комнаты соседа, и Джек, не
сдержавшись, воскликнул:
— Смотри, что это?
В комнате все было перевернуто вверх дном. Стулья валялись
по углам; на портрете Элдера Тейера были выколоты глаза, а голову его венчали рожки.
На полу блестел разбитый стакан.
На лице Ричарда застыл ужас. Он не мог понять, как можно
было допустить такое в школе Тейера, которая, как он считал, всегда славилась
своей благопристойностью. Если подобное могло случиться…
— Кто это сделал? — сердито спросил он, и сам себе ответил:
— Наверное, эти мерзавцы.
— Возможно, — ответил Джек. — Давай пойдем и посмотрим, что
творится наверху.
— Зачем?
— Ну… может быть, мы найдем еще что-нибудь. — Джек говорил
просто, чтобы что-нибудь говорить. — Возможно, там остался еще кто-нибудь
нормальный, вроде нас.
Взгляд Ричарда, обращенный на Джека, кричал: «На самом деле
я не хочу ни на что смотреть, но сейчас мои желания, похоже, не имеют никакого
значения». Вслух же он сказал:
— Я не уверен, что смогу подняться по ступенькам. Меня всего
трясет.
— Нужно попытаться, — и Джек повел его к лестнице.
Дойдя до второго этажа, они услыхали странный шум,
разорвавший царившую в Нельсон-Хаузе тишину.
Выли и лаяли собаки — не одна, не десять, а сотни. Зазвонил
колокол в церкви. Это сочетание звуков было непереносимо. Джек выглянул в окно.
Одна из собак атаковала дерево. Две другие лаяли на памятник Тейера и пытались
откусить бронзовую руку.
Джека всего передернуло.
— Пошли, Ричард!
И Ричард без возражений последовал за ним.
Второй этаж встретил их перевернутой мебелью, распахнутыми
окнами, разбросанными пластинками и одеждой.
На третьем этаже было тепло и сыро; стоял густой туман.
Когда они подошли к двери с табличкой «Душевая», стало жарко, как в сауне.
Туман сгустился.
— Стой здесь и жди меня, — сказал Джек.
Ричард кивнул. Стекла его очков запотели, но он не пытался
протирать их. Джек толкнул дверь и вошел. Его одежда сразу же промокла под
потоками горячей воды. Помещение было залито водой; все двадцать кранов были
отвернуты, и все они были направлены на центр комнаты. Вода стекала в
канализацию через отверстие в полу, но очень медленно.
Джек разулся и принялся поочередно закручивать краны. У
него, конечно, не было причин делать это, и он ругал себя за дурацкую потерю
времени — но он тоже, как и Ричард, любил порядок.
Покончив с кранами, Джек вышел в коридор и не обнаружил там
Ричарда.
— Ричард! — В груди у него что-то сжалось. — Ричард!
В воздухе висел тяжелый туман. Тишина. Влажная, липкая
тишина.
— Ричард, где ты, черт тебя побери?
— Я здесь, — рука Ричарда опустилась ему на плечо, и Джек
вздрогнул от неожиданности.
Они сидели в комнате на третьем этаже, в комнате мальчика по
имени Альберт Хамберт. Ричард успел поведать Джеку, что хозяин этой комнаты —
самый толстый мальчик в школе, и его прозвали Альберт-Окорок. В это было
несложно поверить: в комнате скопилось великое множество всякой еды. Банки с
едой перемежались коробками с мультфильмами, на которых было написано: «Любящая
мамочка поздравляет сыночка с днем рождения».
