Страшно смешно. Все живы.
Вот так!
— Теперь пойдем, — проговорил Капитан.
— Ладно, — Джек все еще чувствовал слабость. — Ладно, пой…
— Т-с-с-с! — Капитан быстро огляделся вокруг. Из-за стены
справа, сделанной не из дерева, а из тонкой фанеры, послышались голоса. Через
щель под дверью Джек увидел пять пар ботинок. Солдатских ботинок.
Один голос заканчивал начатую ранее фразу:
— …не знал, что у него есть сын.
— Ну, — возразил другой, — незаконнорожденный есть
незаконнорожденный, и ты это хорошо знаешь, Симон.
Раздался грубый смех; подобным образом смеялись старшие
мальчики в школе Джека, когда рассказывали о своих любовных похождениях.
— Хватит! Прекратите! — раздался третий голос. — Если он
услышит вас, вы уйдете за Наружную Черту раньше, чем взойдет тридцатое солнце.
Тишина.
Приглушенный взрыв смеха.
Джек посмотрел на Капитана, который прислонился к стене,
крепко стиснув зубы. Было ясно, о ком говорили солдаты. Кроме того, здесь мог
оказаться кто-нибудь, кто услышит… кто-нибудь плохой. Кто-нибудь, кто может
удивиться, откуда действительно вдруг взялся незаконнорожденный ребенок. Даже
младенец в состоянии понять это.
— Ты достаточно услышал? — спросил Капитан. — Пошли.
Он торопил Джека.
«Тебе приказано… ах, да, идти на запад, верно?»
«Он изменился, — понял Джек. — Он изменился дважды».
В первый раз, когда мальчик показал ему акулий зуб, который
в другом мире был медиатором для гитары. И во второй раз, когда Джек
подтвердил, что собирается на запад. Он явно хотел помочь ему… в чем?
«Я не могу сказать… Не могу сказать, что тебе нужно делать».
«Он хотел вывести меня отсюда, потому что боится, что нас
поймают, — подумал Джек. — Но дело не только в этом. Он боится меня. Боится
из-за…»
— Пошли, — сказал Капитан. — Ради Джейсона, пошли.
— Ради кого? — глупо переспросил Джек, но Капитан уже вел
его по коридорам — влево, еще раз влево, и еще раз влево.
— Мы шли не этой дорогой, — удивился Джек.
— Не стоит снова проходить мимо парней, которые нас уже
видели, — бросил в ответ Капитан. — Это люди Моргана. Ты видел высокого?
— Да. — Джек вспомнил улыбку и глаза, которые оставались
холодными. Другие выглядели помягче. Этот же производил впечатление жестокого
человека. И выглядел не вполне нормальным. И еще: он был чем-то знаком мальчику.
— Осмонд, — пояснил Капитан, сворачивая на этот раз направо.
Усиливался запах сырого мяса, воздух переполнился им. Джеку
безумно захотелось есть, во рту скопилась слюна.
— Осмонд — это правая рука Моргана, — добавил Капитан. — Он
видит слишком многое, и мне не хотелось бы, чтобы он дважды видел тебя,
мальчик.
— Что вы имеете в виду?
— Т-с-с-с! — он почти грубо схватил Джека за плечо. Они
увидели домотканую занавеску, висящую на двери. Мальчику это напомнило
театральный занавес. — Теперь плачь, — прошептал ему Капитан прямо в ухо.
Он отдернул занавес и втолкнул Джека в кухню, переполненную
самыми разнообразными ароматами (среди них доминировал уже знакомый запах
мяса). Мальчик оробел в этой непривычной обстановке. Его окружали женщины в
белых колпаках и передниках. Все они дружно уставились на него и Капитана.
— И чтобы больше никогда! — прорычал Капитан, встряхнув его,
как удав кролика… Одновременно они продолжали двигаться через большое помещение
к двери в задней стене. — Чтобы больше никогда, слышишь? Если ты еще раз
нарушишь свой долг, я сниму с тебя шкуру, как кожуру с картошки!
И тихо прошептал мальчику.
— Они все запомнят и обо всем расскажут. Плачь же, черт тебя
побери!
Пока Капитан тащил его за руку через кухню, Джеку вдруг
необычайно отчетливо представилась его мать, лежащая в гробу в белом платье. На
ней были золотые сережки, подаренные им два года назад на Рождество. Потом лицо
ее стало изменяться. Подбородок округлился, нос принял классическую форму.
Волосы стали светлее и гуще. Теперь это была Лаура де Луизиан, и хотя гроб, в
котором она лежала, был по размерам не больше обыкновенного, он казался
огромным и тяжелым — гроб времен викингов. Это была Лаура де Луизиан, Королева
Территорий, но воображение упрямо рисовало белое платье его матери и золотые
серьги, которые дядя Томми помог ему купить в магазине на Беверли-Хиллз. Из
глаз Джека покатились горячие слезы — не поддельные, а настоящие. Он оплакивал не
только свою мать, а обеих умирающих женщин, разрушаемых невидимой глазу силой,
которая прекратит действовать только тогда, когда обе умрут.
Сквозь слезы он увидел огромного человека в развевающихся
белых одеждах, идущего через комнату к ним. Он производил впечатление
шеф-повара.
— УБИРАЙТЕШЬ! — зашипел он на них, размахивая вилкой,
которая в его лапе производила угрожающее впечатление.
Женщины разлетелись в разные стороны, как птицы. Одна из них
уронила готовый пирог и вскрикнула. По полу, как кровь, растекался клубничный
сироп.
— УБИРАЙТЕШЬ ВОН ИЗ КУХНИ, БЕЖДЕЛЬНИКИ! ЭТО НЕ ПРОШПЕКТ ДЛЯ
ПРОГУЛОК! ЕШЛИ ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, Я ПОЖОВУ ОХРАНУ!
Он кричал на них, сильно шепелявя от волнения. Глаза его
были полуприкрыты. Капитан отпустил Джека, лениво развернулся — и через секунду
шеф-повар валялся на полу в шести с половиной футах от них. Вилка лежала рядом
в луже сиропа. Шеф-повар застонал. Потом стал отползать назад, периодически
оглашая кухню скорбными воплями: дескать, он умирает, Капитан убил его; он
искалечен, — жестокий и бессердечный Капитан Внутренней охраны сломал ему
правую руку, так что до конца дней ему предстоит оставаться калекой; Капитан
причинил ему ужасную боль, и лучше бы ему не родиться…
— Заткнись! — резко приказал Капитан, и шеф-повар умолк.
Сразу же. Он лежал на полу, как большой ребенок, прижимая правую руку к груди.
Кухарки, замерев, смотрели на эту сцену. Джек, моргая, заметил чернокожего
мальчика (коричневого, вспомнилось ему), стоящего у края печки с приоткрытым от
удивления ртом.
— Слушай, и я дам тебе совет, который ты не найдешь в «Книге
Правильного Хозяйствования», — процедил Капитан; он приподнял шеф-повара и приблизил
его лицо к своему.
— Никогда не закусывай удила. Никогда… никогда!.. не
бросайся на человека с ножом… или вилкой… или топором… Ты темпераментный
шеф-повар, но твой темперамент не должен относиться к личности Капитана
Внутренней охраны. Ты понял меня?
