— Работу можно будет считать сделанной, когда с пола на тебя
будет смотреть твое отражение, — добавил Смоки.
Так началась его служба в «Оутлийской пробке».
«Мы заняты в основном по четыре-пять часов».
Мальчик не мог с уверенностью сказать, обманул ли его Смоки.
Когда Джек отодвинул от себя пустую тарелку, в кабачке было пусто. Но к шести
часам число посетителей перевалило за пятьдесят, и официантка — ее звали Глория
— сбивалась с ног, помогая Лори разносить галлоны вина, цистерны пива, чертову
пропасть коктейлей.
Джек подавал ящик за ящиком бутылочное пиво. Руки его
тряслись, голова раскалывалась.
Между походами в кладовую и выполнением приказа «выкати
бочонок, Джек» (эту фразу он уже мог предугадать заранее) он мыл танцевальную
площадку и эстраду, а также выносил пустую тару. Один раз в дюйме от его головы
пролетела брошенная кем-то пустая бутылка. Он отпрыгнул, сердце бешено
застучало, лицо позеленело от страха. Смоки, подскочив к перебравшему
посетителю, вышвырнул того на улицу.
— Иди сюда, Джек, — сказал он. — Иди и убери осколки.
Через четверть часа Смоки послал мальчика убирать туалет.
Мужчина средних лет с прической в стиле Джо Пайна стоял возле одного из
писсуаров, держась левой рукой за стену и покачиваясь. Ему под ноги текла
обильная струя мочи, образовав лужу.
— Вытри это, парень, — прохрипел мужчина, направляясь
нетвердой походкой к выходу и хлопая Джека по плечу. — Я старался изо всех сил,
верно?
Джек дождался, пока дверь закроется, и его тут же стошнило.
Внезапно перед глазами мальчика возникло лицо матери, более
красивое, чем в любом из фильмов, где она играла. Ее глаза были большими,
темными и виноватыми. Джек увидел, что она находится одна в их номере в
Альгамбре; в пепельнице дымилась забытая сигарета. Она плакала. Плакала о нем.
Сердце Джека учащенно забилось; ему показалось, что он умрет сейчас от любви и
острого желания оказаться рядом с ней — в прошлой жизни, где нет туннелей, нет
женщин, которым нравятся пощечины, нет мужчин, пускающих лужу мочи себе под
ноги. Он хотел быть с матерью, и ненавидел Смотрителя Территорий, виновника
всех его злоключений.
Сознание Джека было заполнено простым детским желанием:
«Боже, пожалуйста, я хочу к маме, я хочу к своей МАМЕ…»
Джек задрожал; ноги стали ватными. Он подумал: «Каждый
способен понять, что ребенок хочет домой — кроме тебя, Смотритель!» В эту
минуту его не беспокоило то, что мать может умереть. Он был сейчас просто
мальчиком Джеком, в котором кричал инстинкт самосохранения; как в зайце, белке,
олене. Он не думал в эту минуту о том, что она может умереть от рака легких; он
был готов на все, лишь бы только мама обняла и поцеловала его на ночь, запретив
брать «чертов транзистор» в постель и читать до полуночи при свете фонарика.
Он с усилием выпрямился, стараясь прийти в себя. Он совершил
ошибку, большую ошибку, да, но он не собирается отступать. Территории были
реальностью, так что, по-видимому, Талисман тоже был реальностью. Он не имеет
права ускорять кончину матери собственной нерешительностью.
Джек смочил тряпку в горячей воде и принялся мыть пол в
туалете.
Когда он вышел оттуда, была половина одиннадцатого, и зал в
«Пробке» начал пустеть: Оутли был рабочим городком, и в будние дни завсегдатаи
кабачка отправлялись спать пораньше.
— Ты бледный, как смерть, Джек, — сказала Лори. — С тобой
все в порядке?
— Можно мне выпить имбиря? — спросил он.
Она протянула ему стакан и, домывая пол в зале, Джек
опустошил его. В четверть двенадцатого Смоки в очередной раз послал мальчика в
кладовую «выкатить бочку».
Джек с большим усилием выполнил это распоряжение. В четверть
первого Смоки стал торопить засидевшихся посетителей. Лори выключила
музыкальный автомат, не обращая внимания на слабые протесты. Официантка Глория
вымыла руки, одернула свитер, розовый, как жевательная резинка, — и ушла. Смоки
принялся гасить свет и выставил последних четырех или пятерых гуляк за дверь.
— Молодец, Джек, — сказал он, когда все разошлись. — Ты
хорошо поработал. Кое-что можно было бы делать лучше, но ты ведь новичок…
Можешь лечь спать в кладовой.
Вместо просьбы рассчитаться с ним (вид Апдайка не располагал
к этому), Джек побрел в кладовую; его усталая походка напоминала походку пьяных
завсегдатаев кабачка.
В кладовой он обнаружил Лори, сидящую в углу на корточках.
Ее шорты задрались до места, которое вызвало у Джека
сердцебиение. Джек с глупой тревогой подумал: «Что это она делает с моим
рюкзаком?» Потом увидел, что Лори раскладывает на полу цветастый матрац и
кладет сверху маленькую сатиновую подушку с надписью «НЬЮ-ЙОРК — СТОЛИЦА МИРА»
на одной стороне.
— Думаю, тебе будет здесь удобно, малыш.
— Спасибо, — сказал он. Это был простой жест доброты, но он
взволновал Джека до слез. Мальчик попытался улыбнуться. — Огромное спасибо,
Лори!
— Нет проблем. Тебе будет хорошо, Джек. Смоки не такой уж
плохой. Когда ты узнаешь его получше, то поймешь, что он вовсе не такой плохой.
— В ее голосе звучало бессознательное желание, чтобы так оно и оказалось на
самом деле.
— Вероятно, нет, — сказал Джек, и тут же импульсивно
добавил, — но утром я ухожу. Оутли не для меня, как мне кажется.
— Может быть, ты уйдешь, Джек… а может быть, решишь
задержаться на некоторое время. Почему ты не ложишься?
В ее речи сквозило что-то неестественное; это не имело
ничего общего со словами: тебе будет здесь удобно, малыш. Джек почувствовал
фальшь, но был слишком уставшим, чтобы попытаться понять ее причину.
— Посмотрим, — зевнул он.
— Конечно, посмотрим, — согласилась Лори, направляясь к
двери. Она послала ему воздушный поцелуй. — Спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи.
Он попытался снять рубашку… но потом решил, что снимет
только носки. В кладовой было холодно и сыро. Джек сел на край матраца и снял
один за другим носки. Он уже собирался лечь на подушку, приготовленную Лори, и,
наверное, уснул бы, но в баре зазвонил телефон, прорезая тишину, и звонок
почему-то заставил его вспомнить об ударах хлыста, о цепляющихся за ноги корнях
и ветках, о двухголовых пони…
Дзинь-дзинь-дзинь, в тишине, в мертвой тишине.
Дзинь-дзинь-дзинь, слишком долго для развлекающихся
мальчишек. Дзинь-дзинь-дзинь.
Алло, Джеки, это дядя Морган. Я почуял тебя в моем лесу,
глупая маленькая обезьяна. Я ПОЧУЯЛ тебя в моем лесу! Как могла тебе прийти в
голову мысль, что в этом мире ты будешь в безопасности? Мой лес и там, и здесь.
Последний шанс, Джеки. Иди домой, или мы отошлем туда твой труп; тогда у тебя
не будет никакого шанса. Не будет, не будет, не…
