Когда раздвижные двери лифта сомкнулись за его спиной, он
взглянул на свое отражение в запыленном зеркале. Эта сцена семилетней давности
вновь овладела его сознанием, и он увидел желтые глаза одного из мужчин,
почувствовал на себе руку другого, тяжелую и бездушную…
Это невозможно — сон наяву! Он не видит глаза мужчин,
меняющиеся от голубого к желтому; его мать красива и добра к нему; бояться
нечего; никто не умирает; и только чайка представляет опасность для моллюска.
Джек закрыл глаза, и лифт начал подниматься.
Эта штука из песка смеялась над ним.
Двери лифта раскрылись, и Джек вышел. Он миновал закрытые
шахты других лифтов, повернул налево и помчался по коридору к своей комнате.
Здесь его бег выглядел не столь неуместно. Они занимали номера 407 и 408 — две
спальни, маленькую кухню и гостиную с видом на океан. Его мать раздобыла где-то
цветы, расставила их в вазы, рядом поставила маленькие фотографии в рамочках.
Джек в пять лет, Джек в одиннадцать лет, Джек, еще младенец,
на руках у отца. Его отец, Филипп Сойер, за рулем старой развалюхи, вместе с
Морганом Слоутом едущий в Калифорнию. В те времена они были настолько бедны,
что часто ночевали в машине.
Джек распахнул дверь гостиной в номере 408 и позвал: «Мама!
Мамочка!» Его встретили цветы и улыбающиеся фотографии, но ответа не
последовало. «МАМА!» Сзади захлопнулась дверь. Джек почувствовал холодок внизу
живота. Он выскочил из гостиной в большую спальню справа. «МАМ!» Другая ваза с
высокими яркими цветами. Пустая постель выглядела, как насмешка. На столике
батарея пузырьков и бутылочек с витаминами и всякой всячиной. Джек обернулся. В
окне спальни мелькали какие-то тени.
Двое мужчин из автомобиля — ни их самих, ни машину Джек
описать бы не смог, — и они тащат его мать…
— Мама, — заорал он.
— Я тебя слышу, сынок, — донесся до него из двери ванной
голос матери. — Что стряслось?
— Ох, — выдохнул он, и почувствовал, как все тело
расслабляется. — Ох, извини! Я не мог понять, где ты…
— Принимаю ванну, — рассмеялась она. — Готовлюсь к ужину.
Надеюсь, возражений нет?
Джек понял, что ему незачем идти в ванную. Он упал в одно из
расшатанных кресел и с облегчением смежил веки.
С ней все в порядке.
«ПОКА все в порядке», — прошептал приглушенный голос, и он
вновь увидел воронку в песке.
В семи или в восьми милях по прибрежному шоссе, как раз
около универсального магазина Хэмптони, они нашли ресторанчик под названием
«Царство омаров». У Джека осталось сумбурное впечатление от прошедшего дня — он
уже начал забывать о случившемся. События на пляже оставили лишь слабый отпечаток
в его памяти. Официант в красном пиджаке с желтой эмблемой на спине,
изображающей омара, проводил их к столику у длинного узкого окна.
— Мадам желает выпить? — У официанта было каменное выражение
лица уроженца Новой Англии, и Джек, взглянув на свой спортивный костюм и
отлично сшитое выходное платье матери (от Хальсона) сквозь призму этих
водянисто-голубых глаз, почувствовал, как в нем закипает бешенство. «Мама, если
ты на самом деле не больна, какого дьявола мы здесь делаем? Это же кошмарное
место! Этою безумие! О, Боже!» — Принесите мне бокал неразбавленного мартини, —
сказала она.
Официант приподнял брови.
— Мадам?
— Лед в стакане. Маслина во льду. Охлажденный джин поверх
маслины. Итак, вы можете это подать?
«Мамочка. Боже мой, разве ты не видишь его глаза? Ты
кажешься себе очаровательной, а ему кажется, что ты насмехаешься над ним! Разве
ты не видишь его глаза?»
Нет. Она ничего не видела. И эта «ненаблюдательность» у нее,
которая так обостренно чувствовала людей, легла еще одним камнем на сердце
Джека. Мать уходила… во всех отношениях.
— Да, мадам.
— Потом, — продолжала она, — вы берете бутылку вермута —
любой марки — и наклоняете ее над стаканом. Потом ставите бутылку на полку и
приносите стакан мне. Понятно?
— Да, мадам. — Водянисто-холодные новоанглийские глаза
остановились на его матери, неспособные, казалось, к каким-либо проявлениям
чувств. «Мы одиноки здесь», — подумал Джек, впервые до конца осознав это. Боже,
именно мы.
— Молодой человек?
— Я бы выпил колы, — грустно ответил Джек.
Официант ушел. Лили достала из сумочки пачку сигарет фирмы
«Герберт Тэрритун» (с детства, помнил Джек, она просила: «Достань мне мою
Тэрритун с полки, сынок»), и закурила, выпустив одновременно три струйки дыма.
Еще один камень на его сердце. Два года назад его мать вдруг
бросила курить. Джек с недоверием воспринял это: она курила всегда и скоро
закурит снова. Но нет… Это произошло лишь три месяца назад в нью-йоркском отеле
«Карлтон».
— Ты снова куришь, мама? — спросил он.
— Да, я курю капустные листья, — пошутила она.
— Мне бы этого не хотелось.
— Почему бы тебе не включить телевизор? — перебила она с
несвойственной ей поспешностью; губы матери были плотно сжаты. — Может быть, как
раз показывают кого-нибудь из этих дерьмовых проповедников. Сядь и смотри, и
чувствуй себя их братом во Христе.
— Извини, — выдавил он с трудом.
Тогда это был всего лишь Карлтон. Капустные листья. Но
сейчас это «Тэрритун» — сигареты, где нижняя часть мундштука окрашена под
фильтр, но это не фильтр. Он припомнил, как отец рассказывал кому-то, что курит
«Винстон», а жена — «Черные легкие».
— Тебе что-то померещилось, Джек? — спрашивала она его
сейчас, смешно зажав сигарету между вторым и третьим пальцами правой руки. Он
должен был отважиться и сказать: «Мама, я вижу, ты опять куришь „Тэрритун“, —
ты вернулась к старому?» Ужасная боль пронзила его сердце, и ему захотелось
плакать.
— Нет, — ответил он. — Кроме этого места. Оно немного
загадочное.
Она огляделась и улыбнулась. Два других официанта — один
толстый, другой худой, — оба в красных пиджаках с желтой эмблемой-омаром на
спине, — стояли у входа в кухню, тихо беседуя. Вельветовые шторы над входом в
обеденный зал отделяли кабинку, где сидели Джек с матерью. Перевернутые стулья
украшали пустые столы. На дальней стене висела готическая гравюра, которая
натолкнула Джека на воспоминание об «Умершем любимом» — фильме с участием его
матери. Она играла молодую, очень богатую женщину, вышедшую замуж за темную
подозрительную личность вопреки воле родителей. Ее избранник привез ее в
большой дом на берегу океана и попытался довести до безумия. «Умерший любимый»
был более или менее типичным для Лили фильмом — она снялась во многих
черно-белых фильмах, где неплохие, но давно забытые актеры разъезжали в
«Фордах», не снимая шляп.
