— Вы их всех покинули в добром здравии?
— Да, но они беспокоятся.
— Обо мне?
— О вас. Но прочтите письмо, я прошу вас.
— Вы разрешите?
— Само собой!..
Господин де Франчи распечатал письмо, я же тем временем достал сигареты.
Я наблюдал за ним, пока он быстро пробегал глазами братское послание, время от времени он улыбался и бормотал:
— Этот милый Люсьен! Моя прекрасная матушка!.. да… да… я понимаю…
Я все еще не мог привыкнуть к этому странному сходству. Между тем, как и говорил мне Люсьен, я отметил у его брата более бледную кожу и более чистое французское произношение.
— Ну хорошо, — сказал я, предлагая ему сигарету, которую он, закончив читать, прикурил от моей, — вы поняли, что, как я вам и говорил, ваша семья была обеспокоена, но, к счастью, я вижу, что это было напрасно.
— Нет, — ответил он мне с грустью в голосе, — вовсе нет. Я совсем не болен, это верно, но у меня довольно большое горе, которое усугубляется от мысли, что, страдая здесь, я заставляю там страдать брата.
— То, что вы говорите, я уже слышал от господина Люсьена. Дабы поверить, что эта правда, а не его домыслы, я сейчас действительно получил тому достаточно убедительное доказательство. А вы сами, месье, уверены, что недомогание, которое там испытывает ваш брат, вызвано именно вашими страданиями здесь?
— Да, месье, совершенно уверен.
— Тогда, поскольку ваш утвердительный ответ еще больше заинтересовал меня в том, что же с вами случилось, то позвольте вас спросить, поверьте, не из праздного любопытства, это несчастье, о котором вы только что говорили оно уже прошло или как-то улаживается?
— О, Боже мой! Знаете ли, месье, — сказал он, — даже самые тяжелые переживания притупляются со временем. И если какой-нибудь несчастный случай не разбередит мое сердце, то оно, конечно, покровоточит какое-то время и в конце концов заживет. А пока примите еще раз мои благодарности и позвольте мне иногда приходить к вам беседовать о Суллакаро.
— С превеликим удовольствием, — сказал я, — а почему бы нам прямо сейчас не продолжить разговор, который интересен и вам и мне? Подождите, вот мой слуга, который собирается объявить мне, что завтрак готов. Доставьте мне удовольствие и съешьте вместе со мной отбивную, и мы побеседуем в свое удовольствие.
— К сожалению, это невозможно. Вчера я получил письмо от министра юстиции, который просит меня сегодня в полдень быть у него в министерстве, и вы прекрасно понимаете, что я, начинающий бедный адвокатик, не могу заставить ждать такую важную персону.
— Возможно, он вас вызывает по делу Орланди и Колона.
— Я вполне допускаю это, тем более что, как мне пишет брат, распри закончены…
— … в присутствии нотариуса. И я вам могу сообщить подробности: я подписал контракт как поручитель за Орланди.
— Да, мой брат написал мне об этом в нескольких словах. Послушайте, — сказал он, доставая свои часы, — уже почти полдень, и я должен прежде всего объявить господину министру юстиции, что мой брат сдержал данное мной слово.
— Совершенно точно. Если нужно, я могу подтвердить.
— Мой милый Люсьен! Я прекрасно знал, что, хотя это было для него неприятно, он сделает, раз обещал.
— Да, и нужно быть ему особо признательным, ибо я знаю, чего ему стоило уладить дело.
— Мы поговорим о корсиканских делах позже… Вы ведь прекрасно понимаете, какое для меня счастье хотя бы мысленно вновь повидать вызванных вашими воспоминаниями мою мать, брата, мою страну! И если вы мне скажете, когда вам будет удобно…
— Сейчас довольно трудно сказать. В первые несколько дней после возвращения я почти не буду находиться дома. Но, может, вы мне сами скажете, где вас можно найти.
— Погодите, — задумался он, — ведь завтра традиционный зимний бал-маскарад в Опере, не так ли?
— Завтра?
— Да.
— Ну и что?
— Вы собираетесь туда?
— И да, и нет. Да, если вы назначите там мне встречу, и нет, если не будет какой-то определенной цели.
— Мне же нужно туда пойти, я даже обязан это сделать.
— А! Понятно! — усмехнулся я. — Теперь ясно, почему вы говорили, что время притупляет самые тяжелые несчастья и что рана в вашем сердце зарубцуется.
— Вы ошибаетесь, возможно, я иду туда, чтобы обрести новые страдания.
— Ну, так не ходите.
— Но разве все на свете делают то, что хотят? Я вовлечен в это помимо моей воли; и иду туда, куда меня влечет судьба… Было бы, конечно, лучше, если бы я туда не пошел, я это прекрасно знаю и все-таки — пойду.
— В таком случае, завтра в Опере?
— Да.
— Во сколько?
— В половине первого, если вас это устроит.
— А где?
— В фойе. В час у меня свидание под часами.
— Договорились.
Мы пожали друг другу руки, и он быстро вышел.
Часы вот-вот должны были пробить полдень.
Весь остаток дня и следующий день я был занят теми неизбежными визитами, которые обязан наносить человек, только что вернувшийся из восемнадцатимесячного путешествия.
А вечером, в половине первого, я был на месте свидания.
Пришлось некоторое время подождать Луи. Он шел вслед за маской, которую, казалось, узнал, но маска затерялась в толпе, и он не мог ее отыскать.
Я хотел поговорить о Корсике, но Луи был слишком рассеян, чтобы поддержать столь серьезную тему. Его глаза были постоянно сосредоточены на часах, и внезапно он меня покинул, проговорив:
— Ах, вот мой букет фиалок!
И он стал пробираться через толпу к женщине, которая действительно держала в руках огромный букет фиалок.
Поскольку для удовлетворения гуляющих в фойе были всевозможные букеты, то со мной заговорил букет камелий, обратившийся с поздравлениями по поводу моего счастливого возвращения в Париж.
К букету камелий присоединился букет из бутонов роз.
К букету из бутонов роз — букет из гелиотропов.
Я общался уже с пятым букетом, когда повстречал Д.
— Ах, это вы, мой дорогой, — воскликнул он, — добро пожаловать, вы очень удачно появились: у меня сегодня ужинают такой-то и такой-то (он назвал три или четыре имени наших общих знакомых), и мы рассчитываем на вас.
— Очень признателен, милейший, — ответил я, — но, несмотря на большое желание принять ваше приглашение, я не могу этого сделать. Видите ли, я здесь не один.
— У меня так заведено: каждый гость вправе привести с собой кого захочет. Итак, договорились, на столе будет шесть графинов с водой, предназначенных лишь для того, чтобы букеты не завяли.
