— Но когда ваш брат был жив, он не хотел, чтобы за него мстили.
— А он изменил свою точку зрения с тех пор как умер, — сказал Люсьен, горько усмехаясь.
В это время вошел слуга, неся ужин: мы сели за стол.
Люсьен ел как обыкновенный беззаботный человек.
После ужина я проводил его в отведенную ему комнату. Он поблагодарил меня, полол мне руку и пожелал спокойной ночи.
Такое спокойствие наступает у сильных натур после принятия ими твердого решения.
На следующий день он вошел ко мне сразу, как узнал от слуги, что я встал.
— Вы не хотите поехать со мной в Винсенн? — спросил он. — Дело в том, что я собираюсь сходить поклониться месту гибели брата. Если у вас нет времени, я поеду один.
— Как это один! А кто вам покажет место?
— О, я его легко узнаю, разве я вам не говорил, что оно предстало перед моим взором во сне?
Мне было любопытно узнать, насколько было точным это необыкновенное видение.
— Я еду с вами, — сказал я.
— Хорошо. Собирайтесь, а я тем временем напишу Жиордано. Бы позволите мне использовать вашего слугу, чтобы он отнес письмо?
— Он в вашем распоряжении.
— Спасибо.
Он вышел и вернулся через десять минут с письмом, которое вручил слуге.
Я отправился искать коляску. Мы сели, и поехали в Винсеннский лес. Когда мы добрались до перекрестка, Люсьен спросил:
— Мы уже приближаемся, не так ли?
— Да, в двадцати шагах отсюда мы входили тогда в лес.
— Вот мы и приехали, — проговорил молодой человек, останавливая коляску.
И он не ошибся.
Люсьен не колеблясь вошел в лес, как будто он уже много раз бывал здесь. Он повернул направо к оврагу, потом ненадолго остановился, чтобы сориентироваться, и пошел вперед точно к тому месту, где упал его брат, затем наклонился к земле и, увидев под ногами красноватое пятно, сказал:
— Это здесь.
Он медленно опустил голову и поцеловал траву.
Поднявшись, он с горящими глазами пересек дно оврага и направился туда, откуда стрелял де Шато-Рено:
— Он стоял здесь, — сказал он, топнув ногой, — и здесь вы его увидите лежащим завтра.
— Как это завтра? — спросил я.
— Да. Он негодяй, и завтра я посчитаюсь с ним.
— Но, дорогой мой Люсьен, — сказал я, — вы же знаете, что во Франции обычно дуэль не влечет за собой каких-либо других последствий, кроме естественных для поединка. Господин Шато-Рено дрался с вашим братом, которого он вызвал. Но вы-то здесь непричастны.
— По-вашему, выходит, что у господина де Шато-Рено было право потребовать сатисфакции у моего брата только потому, что он предложил свою помощь женщине, которую Шато-Рено трусливо обманул? И вы считаете, что он мог вызвать на дуэль моего брата? Господин де Шато-Рено убил моего брата, который никогда не держал в руках пистолет. Он убил его с таким спокойствием, словно стрелял вон в ту косулю, которая смотрит на нас, а я, значит, не имею права вызвать де Шато-Рено? С этим я не согласен!
Я молча склонил голову.
— Впрочем, — продолжил он, — вам ничего не придется делать для этого. Не беспокойтесь, сегодня утром я написал Жиордано, и, когда мы вернемся в Париж, все будет сделано. Вы думаете, что де Шато-Рено не примет мой вызов?
— Господин де Шато-Рено, к сожалению, имеет репутацию смельчака, которая, должен признаться, не позволяет мне иметь ни малейшего сомнения в этом отношении.
— Ну, что же, отлично, — сказал Люсьен. — Пойдемте завтракать.
Мы вышли из аллеи и сели в коляску.
— Кучер, — сказал я, — улица де Риволи.
— Нет, нет, — сказал Люсьен, — завтракать отведу вас я… Кучер, в «Кафе де Пари». Ведь там обычно обедал мой брат?
— Мне кажется, да.
— И там я назначил свидание Жиордано.
— Ну, что ж, поехали в «Кафе де Пари».
Через полчаса мы были у дверей ресторана.
XX
Приход Люсьена в зал ресторана стал новым подтверждением поразительного сходства между ним и его братом.
Слух о смерти Луи уже разошелся, возможно, не во всех деталях, это понятно, но разошелся. И появление Люсьена, казалось, повергло всех в изумление.
Я заказал кабинет в глубине зала.
Люсьен принялся читать газеты с хладнокровием, которое смахивало на бесчувственность.
Жиордано пришел к середине завтрака.
Молодые люди не видели друг друга четыре или пять лет, однако пожатие руки было единственным проявлением дружбы, которое они себе позволили.
— Так вот, все улажено, — сказал барон.
— Господин де Шато-Рено согласен?
— Да, при условии, что потом его оставят в покое.
— О, в этом он может быть уверен: я последний из де Франчи. Он вас принимал лично или вы говорили с его секундантами?
— С ним самим. Он обязался предупредить господ де Буасси и де Шатогранда. Что касается оружия, времени и места, то они будут теми же.
— Чудесно… Устраивайтесь вон там и завтракайте.
Барон сел, и мы заговорили о других вещах.
После завтрака Люсьен попросил нас познакомить его с комиссаром полиции, который все опечатывал, чтобы тот представил его владельцу дома, в котором жил его брат. Он хотел провести эту ночь, отделявшую его от мести, в комнате Луи.
Все эти хлопоты заняли какую-то часть дня, и только лишь к пяти вечера Люсьен смог войти в квартиру брата. Мы оставили его одного: нужно было уважать его чувство горя.
Люсьен назначил нам свидание на восемь часов следующего дня, попросив меня иметь при себе те же самые пистолеты, даже купить их, если они продаются.
Я сразу же пошел к Девизму, и сделка удалась с помощью шестисот франков. Назавтра без четверти восемь я был у Люсьена.
Когда я вошел, он сидел на том же месте и писал за тем же столом, где я застал пишущим его брата. На губах его была улыбка, хотя он был очень бледен.
— Здравствуйте, — сказал он, — я пишу матери.
— Надеюсь, что вы сообщаете ей новость менее трагичную, чем та, о которой сообщал ваш брат ровно восемь дней тому назад.
— Я сообщаю ей, что она может спокойно молиться за своего сына и что он уже отомщен.
— Как вы можете говорить с такой уверенностью?
— Разве мой брат не рассказал вам заранее о своей смерти? Так вот, я тоже заранее объявляю вам о смерти де Шато-Рено.
Он поднялся и, касаясь моего виска, сказал:
