— За сколько?
— За сто тысяч франков.
— Друг мой, но это чертовски дорого!
— Генерал, — сказал предатель, посмотрев Мюрату прямо в глаза, — только чертовски большая сумма может окупить подобную подлость.
— Вы немедленно дадите мне его адрес, чтобы я мог арестовать его в любой момент.
— Как только я получу деньги, вы сможете сделать все, что захотите, даже продать мою душу дьяволу, если вам так будет угодно.
— Вам немедленно отсчитают вашу сумму. Где Пишегрю?
— У меня, улица Шабане, дом 5.
— Продиктуйте описание его комнаты.
— Пятый этаж, спальня и кабинет с окнами на улицу, одна дверь выходит прямо на лестничную площадку, другая ведет в кухню. У меня есть дубликаты ключей, моя служанка проведет ваших людей. Хочу предупредить, у Пишегрю под подушкой всегда лежат пара двуствольных пистолетов и кинжал.
Прочитав запись, Мюрат приказал Леблану поставить под ней свою подпись.
— За ваши сто тысяч франков я мог бы к вам придраться, — сказал Мюрат, — вы ведь знаете закон против укрывателей преступников. Почему вы не выдали Пишегрю сразу, чего вы ждали целых две недели?
— Я не знал, что его ищут. Он представился мне как эмигрант, приехавший во Францию, чтобы добиться своего исключения из списков изгнанников. И только вчера я понял, что у него совсем другая цель. Я решил услужить властям, и к тому же, — предатель снова потупился, — я ведь беден.
— Зато теперь вы богаты, — Мюрат отодвинул от себя банкноты и свертки червонцев. — Пусть эти деньги принесут вам счастье, хотя я в этом сильно сомневаюсь.
Не прошло после ухода Леблана и часа, как Мюрату доложили, что приехал Фуше. Мюрат пользовался доверием Бонапарта и знал, что Фуше является истинным префектом полиции.
— Генерал, — сказал ему Фуше, — вы только что выбросили сто тысяч франков на ветер.
— Каким образом? — изумился Мюрат.
— Дав эту сумму каналье по имени Леблан, который заявил, что Пишегрю живет в его доме.
— Честное слово, мне казалось, что такой секрет стоит этих денег.
— Это слишком дорого, потому что я все знал и ждал только приказа, чтобы арестовать Пишегрю.
— А известны ли вам подробности обстановки, ведь можно наделать ошибок?
— Пятый этаж, — пожал плечами Фуше, — два окна на улицу, две двери, одна на кухню, другая на лестницу, два пистолета и один кинжал под подушкой. Пишегрю будет в Тампле, как только вы пожелаете.
— Надо это сделать завтра. Завтра арестуют и Моро.
— Хорошо, — кивнул Фуше, — значит, завтра в четыре часа утра. Но, поскольку первый консул поручил это дело мне, я хотел бы сам довести его до конца.
— Прекрасно, — ответил Мюрат.
На следующее утро между четырьмя и пятью часами комиссар полиции Комменж, два инспектора и четыре жандарма, получив все инструкции, отправились на улицу Шабане, дом 5. Фуше отобрал самых смелых и сильных полицейских, так как все знали, что Пишегрю просто так не сдастся.
Они тихо разбудили привратника, объяснили ему цель своего прихода и попросили позвать служанку Леблана.
Служанка, которую накануне уже предупредили, была полностью одета. Она спустилась, открыла дверь кухни вторым ключом и провела комиссара и агентов в спальню Пишегрю.
Генерал спал. Шесть полицейских разом набросились на него. Он вскочил, отбросил двоих, сунул руку под подушку, чтобы достать оружие, но его пистолеты и кинжал уже были в руках врагов.
Пишегрю в одной рубашке боролся с тремя жандармами. Четвертый нанес ему удар саблей по ногам, и генерал упал как подкошенный. Один из нападавших наступил сапогом на его лицо, но почти тут же истошно закричал: Пишегрю зубами отодрал ему каблук и часть пятки. Трое жандармов опутали его веревками и затянули их с помощью специальных вертушек.
— Сдаюсь! — прохрипел Пишегрю. — Оставьте меня!
Его завернули в одеяло и бросили в фиакр.
У заставы Сержантов
[113]
комиссару полиции показалось, что Пишегрю не дышит. Он велел двум агентам, сидевшим с ними в фиакре, ослабить путы. И вовремя: еще немного — и Пишегрю мог умереть.
Одни из агентов тем временем отправился к первому консулу с бумагами, найденными в квартире Пишегрю.
Пишегрю внесли в кабинет г-на Реаля и положили на пол. Реаль попытался допросить его, и протокол этого первого допроса донес до нас Марко Сент-Илер
[114]
. Он прекрасно отражает состояние Пишегрю.
— Ваша фамилия? — спросил государственный советник.
— Даже если бы вы не знали моей фамилии, — ответил Пишегрю, — вы бы согласились, что не мне вам ее сообщать.
— Вы знакомы с Жоржем?
— Нет.
— Откуда вы прибыли?
— Из Англии.
— Где вы высадились на берег?
— Где смог, там и высадился.
— Как вы добрались до Парижа?
— В экипаже.
— С кем?
— Сам с собой.
— Вы знакомы с Моро?
— Да, это он очернил меня перед Директорией.
— Вы встречались с ним в Париже?
— Если бы мы встретились, то только со шпагами в руках.
— Вы знаете, кто я?
— Конечно.
— Я много слышал о вас и всегда отдавал должное вашим талантам военного.
— Вы мне льстите.
— Сейчас вам сделают перевязку.
— Не стоит. Лучше поскорей расстреляйте меня.
— Какое имя вам дали при крещении?
— Это было так давно, что я уже не помню.
— Разве вас не называли иногда Шарлем?
— Это имя дали мне вы в тех подложных письмах, которые вы сами же сочинили. В общем, хватит, я больше не стану отвечать на эти оскорбительные вопросы.
И Пишегрю в самом деле замолчал.
В кабинет Реаля доставили его белье и одежду, взятые в его спальне. Один из дежурных помог ему одеться. И когда Пишегрю вошел в двери Тампля, на нем был коричневый сюртук, черный шелковый галстук и сапоги с отворотами. Узкие панталоны топорщились на бинтах, которыми перевязали сабельные раны на его голенях и бедрах. Окровавленный белый платок стягивал кисть.
Закончив допрос, г-н Реаль поспешил в Тюильри. Бумаги Пишегрю были уже у Бонапарта, но в ту минуту, когда Реаль вошел в его кабинет, он читал предложения Пишегрю по очистке воды и воздуха во Французской Гвиане. Во время своего пребывания в Синнамари он делал заметки, а в Англии, как опытный специалист, составил подробный меморандум. В конце он писал, что, судя по всему, достаточно будет двенадцати-четырнадцати миллионов, чтобы добиться приемлемых результатов.
