Все описанное случилось на той самой дороге, по которой они только что проехали, а рассказчик оказался одним из свидетелей этого происшествия. Это был виноторговец из Бордо. Бонапарт и его спутник выслушали рассказ молча, но пассажиров почтовой кареты, собиравшихся продолжать путь, заинтересовали подробности. Остальные слушатели из числа местных жителей были настолько осведомлены о случившемся, что, казалось, сами могут больше добавить к рассказу; чем узнать из него.
Виноторговец был в центре всеобщего внимания, и, нужно признать, он завладел им по праву, настолько любезно отвечал он на сыпавшиеся со всех сторон вопросы.
— Что же, гражданин, — спрашивал толстый господин, к которому жалась бледная и дрожащая от ужаса женщина, высокая, сухопарая и настолько худая, что, казалось, слышен стук ее костей, — вы говорите, что ограбление было совершено именно на той дороге, по которой мы только что ехали?
— Да, гражданин. Вы видели то место между Ламбеском и Пон-Роялем, где дорога поднимается между двух холмов, а вокруг много валунов?
— О да, друг мой, — сказала женщина, сжимая руку мужа, — я заметила его. Помнишь, я даже сказала: «Вот нехорошее место, его лучше миновать днем».
— Ах, сударыня, — сказал молодой человек, грассировавший даже сильнее, чем было модно в то время, и который, казалось, руководил беседой за обеденным столом, — вам должно быть известно, что Соратникам Иегу
[15]
безразлично, день или ночь!
— Действительно, — подхватил торговец, — нас остановили среди бела дня, было десять часов утра.
— Сколько было нападавших? — спросил толстый господин.
— Четверо, гражданин.
— Они сидели в засаде?
— Нет, они прискакали верхом, вооруженные до зубов и в масках.
— Так у них принято, — сказал картавый молодой человек. — А потом они, наверно, сказали: «Не оказывайте нам сопротивления, и вам не будет причинено никакого вреда. Нам нужны только деньги правительства».
— Слово в слово, гражданин.
— Да, — продолжал тот, кто казался так хорошо осведомленным. — Двое спешились, бросили поводья товарищам и потребовали у кондуктора отдать им деньги.
— Гражданин, — восхищенно сказал толстый господин, — вы рассказываете так, будто сами все видели!
— Возможно, этот господин был там, — сказал Ролан.
Молодой человек живо повернулся к офицеру.
— Я не знаю, гражданин, — сказал он, — не желали ли вы сказать мне грубость, мы поговорим об этом после обеда. Но как бы то ни было, не скрою, мои политические убеждения таковы, что я не считаю ваше подозрение обидным, если только вы действительно не собирались оскорбить меня. Но вчера утром, в десять часов, в то самое время, когда в четырех лье отсюда карета подверглась нападению, я завтракал здесь, между двух граждан, которые и сейчас оказывают мне честь, сидя по правую и левую руку от меня, и они могут это подтвердить.
— Сколько же вас было в карете? — на этот раз Ролан обратился к торговцу вином.
— Семеро мужчин и три женщины.
— Семеро мужчин, не считая кондуктора? — уточнил Ролан.
— Ну, разумеется, — ответил гражданин города Бордо.
— И вы ввосьмером позволили четырем разбойникам ограбить вас! Браво, сударь.
— Мы знали, с кем имеем дело, — ответил торговец, — поэтому у нас и мысли не было оказывать сопротивление.
— Позвольте, — воскликнул Ролан, — ведь вы имели дело с негодяями, грабителями, разбойниками с большой дороги!
— Вовсе нет, они назвали себя.
— Назвали себя?
— Они сказали: «Мы не разбойники, мы — Соратники Иегу. Сопротивление бесполезно, господа. Сударыни, не бойтесь».
— Действительно, — сказал молодой человек, — у них принято предупреждать, чтобы не вышло какого-нибудь недоразумения.
— Ах, вот как, — сказал Ролан, в то время как Бонапарт хранил молчание, — и что это за гражданин Иегу, у которого такие вежливые соратники? Он их капитан?
— Сударь, — сказал человек в одежде, напоминавшей сутану, скорее всего, местный обыватель и завсегдатай гостиничного трактира, — если бы вы более усердно читали Священное Писание, вы бы знали, что гражданин Иегу умер примерно две тысячи шестьсот лет назад и, следовательно, не может сейчас промышлять разбоем на большой дороге.
— Господин аббат, — ответил Ролан, — поскольку, несмотря на ваш язвительный тон, вы кажетесь мне весьма образованным человеком, позвольте жалкому невеже узнать подробнее об этом Иегу, умершем две тысячи шестьсот лет назад, но у которого, тем не менее, есть достойные соратники, носящие его имя.
— Сударь, — кисло отозвался человек в сутане, — Иегу был царем Израиля
[16]
. Елисей помазал его на царство, чтобы он воздал по заслугам за преступления, совершенные домом Ахава и Иезавели, и казнил всех жрецов Ваала.
— Господин аббат, — смеясь, ответил молодой офицер, — благодарю за объяснение, не сомневаюсь, оно соответствует истине и свидетельствует о ваших познаниях, но, признаюсь, мне оно не очень помогло.
— Как, гражданин! — удивился тот. — Разве вы не понимаете, что Иегу — это Его Величество Людовик XVIII, хранимый Господом, помазанный на царство, чтобы карать за преступления Республики и казнить жрецов Ваала, то есть жирондистов, кордельеров, якобинцев, термидорианцев и всех, кто принимал участие в ужасных деяниях, которые последние семь лет называются революцией!
— В самом деле! — сказал Ролан. — Я начинаю понимать. А относятся ли к врагам, с которыми борются Соратники Иегу, отважные солдаты, отбросившие неприятеля от границ Франции, и прославленные генералы, командовавшие армиями в Тироле, Италии, на Самбре и Маасе?
— Несомненно, и в первую очередь!
В глазах Ролана промелькнули молнии, ноздри его затрепетали, губы сжались. Он привстал, но спутник потянул его за сюртук и заставил сесть обратно. Слово «негодяй», которое Ролан был уже готов бросить в лицо собеседнику, так и осталось непроизнесенным.
Затем тот, кто только что доказал свою власть над товарищем, спокойно заговорил:
— Гражданин, — сказал он, — простите двух путешественников, покинувших Францию два года назад, а теперь вернувшихся чуть ли не из Америки или Индии, словом, с края земли, и которые не представляют, что здесь творится, но были бы рады это узнать.
