— О чем вы говорите? — изумился Бонапарт.
— Не вы ли провозгласили себя президентом Италии?
— У вас плохая память на даты, милорд, — опять рассмеялся Бонапарт. — Неужели вы забыли, что это случилось до Амьенского соглашения?
— А королевство Этрурия, которое вы создали, не посоветовавшись с Англией?
— Вы заблуждаетесь, милорд: я уведомил об этом Англию, хотя с моей стороны это было лишь пустой формальностью, и Англия обещала в скором времени признать это королевство.
— Англия, — не сдавался лорд Уитворт, — просила вас согласиться на возвращение короля Сардинии в его страну.
— Я уже говорил Австрии, России и вам, что не только не позволю ему вернуться на трон, но и не дам ничего взамен. Вы все знаете, это для вас не новость, что я давно хочу присоединить Пьемонт к Франции, это необходимо для обеспечения моей власти над Италией, власти абсолютной, которую я не хочу и не буду ни с кем делить. Теперь, взгляните, пожалуйста, на карту Европы, смотрите, ищите и отвечайте честно: есть ли хоть какой-нибудь край или уголок, где моя армия находится незаконно? Есть ли где-нибудь государство, которому я угрожаю или которое хочу завоевать? Нет ни одного, и вы это прекрасно знаете, нет и не будет, по крайней мере, до тех пор, пока соблюдаются мирные соглашения.
— Если быть до конца откровенным, гражданин первый консул, то вы должны признать, что все время думаете о Египте.
— Разумеется, я думаю о Египте и всегда буду о нем думать, и особенно, если вы заставите меня вновь начать войну. Но упаси меня Бог, если я нарушу мир, которым мы еще не успели насладиться, только ради того, чтобы опередить вас. Турецкая империя трещит по всем швам и грозит вот-вот развалиться, ее место не в Европе, а в Азии, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она продержалась как можно дольше. Но если она все-таки рухнет, я хочу, чтобы Франция получила свой кусок. Согласитесь, если бы я захотел, то при тех многочисленных воинских подразделениях, что я направляю на Сен-Доминго, было бы проще простого одно из них направить в Александрию. У вас там четыре тысячи человек, которые должны были уйти уже десять месяцев назад, для меня это не препятствие, а предлог. Я займу Египет за одни сутки, и на этот раз вам не удастся его отвоевать. Вы думаете, что, ослепленный властью, я преувеличиваю свое влияние на общественное мнение во Франции и в Европе. Нет, и это я вам говорю, моя власть недостаточно велика, чтобы я позволил себе немотивированную агрессию. Если бы я был безумен и напал на Англию без веской причины, то навсегда потерял бы свое политическое и нравственное влияние в Европе. Что же до Франции, то я докажу ей, что мне навязали войну, что не я спровоцировал ее, и тогда я получу такую всеобщую поддержку, которая мне нужна, чтобы одолеть вас, если вы заставите меня воевать. Виноваты будут все, не я один! Теперь, раз вы сомневаетесь в том, что я хочу сохранить мир, выслушайте меня и судите сами, до какой степени я с вами искренен.
Мне тридцать два года, и в тридцать два я достиг такой власти и такого авторитета, к которым трудно что-то добавить. И неужели вы думаете, что без надежды на выигрыш я с легким сердцем, забавы ради, поставлю на карту свою власть и репутацию? Нет, я решусь на это только в крайнем случае. Но тогда, слушайте меня внимательно, война будет совсем другой. Не перестрелки и не блокады, не поджог то одного, то другого судна где-нибудь посреди океана, нет, я поставлю под ружье двести тысяч человек и пошлю через пролив огромную флотилию. Может быть, я, как Ксеркс, утоплю на дне моря свою славу и счастье, нет, больше, свою жизнь! Потому что из такого рода экспедиций без победы не возвращаются — надо или погибнуть, или победить! — и, заметив удивление лорда Уитворта, Бонапарт продолжал: — Милорд, вы считаете, что высадка в Англии — это безумие, не так ли? Что же вы хотите? Я выигрывал там, где выиграл Цезарь, почему бы мне не восторжествовать там, где торжествовал Вильгельм Завоеватель? Раз вы вынуждаете меня, я дерзну и решусь на это безумие. Рискну своей армией и своей жизнью. Я пересек Альпы зимой, я знаю, как сделать возможным то, что кажется невозможным большинству людей. Вот только, если я одержу победу, ваши правнуки кровавыми слезами оплачут решение, которое я приму под вашим давлением. У меня нет никаких других доказательство искренности моих слов: «Я хочу мира». Будет лучше для вас и для меня, если мы останемся в рамках подписанного соглашения: уберите войска с Мальты, уберите войска из Египта, заставьте замолчать ваши газеты, прогоните с вашей территории моих убийц, ведите себя со мной по-дружески, а я обещаю свою дружбу вам. Давайте сближать наши народы, давайте сплотим их — и тогда наше общее влияние в мире станет таким, какое не снилось Франции и Англии по отдельности. У вас такой флот, какого мне не создать и за десять лет, даже если я потрачу на это все свои силы и средства. Зато у меня есть пятьсот тысяч человек, готовые последовать по моему приказу туда, куда я захочу. Если вы — хозяева моря, то я — хозяин суши. Давайте подумаем над тем, как соединить наши силы, а не растратить их в борьбе друг против друга, и тогда мы будем управлять всем остальным миром!
Лорд Уитворт передал содержание разговора своему правительству. К великому сожалению, этот честный и светский человек не отличался большим умом и потому не смог донести высокий смысл речи первого консула.
В ответ на продолжительную и красноречивую импровизацию Бонапарта король Георг направил британскому парламенту следующее послание:
«Я, Георг, король…
Его Величество считает необходимым информировать Палату общин о значительных военных приготовлениях, осуществляемых в портах Франции и Голландии, и полагает своевременным принятие новых мер безопасности наших государств, хотя указанные приготовления имеют видимой целью колониальные экспедиции. Дискуссия, проходящая в настоящее время между Его Величеством и французским правительством, может привести к непредсказуемым результатам. Его Величество считает, что его верные подданные, несомненно, разделяют его неустанную и настоятельную заботу о сохранении мира, тем не менее, полагаясь на их сознательность и свободолюбие, ожидает, что они предпримут все меры, которых потребуют обстоятельства, для защиты чести его короны и интересов его народа»
[98]
.
Первый консул получил текст этого послания от г-на де Талейрана. Он пришел в бешенство, подобно Александру, однако Талейрану уговорами и лестью удалось заставить его ничего не предпринимать, дабы виновниками провокации оказались англичане. К несчастью, это случилось в пятницу, а в воскресенье, как обычно, в Тюильри был день дипломатического приема. Все послы, влекомые любопытством, явились к назначенному часу. Всем не терпелось узнать, как Бонапарт ответит на оскорбление и как встретит английского посла.
Первый консул вместе с г-жой Бонапарт играли с первенцем короля Людовика и королевы Гортензии
[99]
, когда ему доложили о том, что все дипломаты в сборе.
