— Надеюсь, ни один из наших кораблей не потерял своего флага?
— Ни один, милорд.
Нельсон, успокоившись окончательно, заговорил о себе и испустил тяжелый вздох:
— Я умираю, Харди, и умираю сейчас. Совсем скоро все кончится для меня. Подойдите ко мне, мой друг, — и добавил, снизив голос: — Я попрошу вас об одной вещи, Харди. После моей смерти отрежьте пучок моих волос для леди Гамильтон и отдайте ей все, что будет мне причитаться.
— Я поговорил с хирургом, — ответил Харди, — он твердо надеется сохранить вам жизнь.
— Нет, Харди, нет, — ответил Нельсон, — не пытайтесь меня обмануть. У меня разбит позвоночник.
Долг службы требовал присутствия Харди на палубе. Он пожал раненому руку и поднялся наверх.
Нельсон подозвал хирурга. Тот был занят лейтенантом Уильямом Руверсом, которому оторвало ногу. Тем не менее он подбежал, бросив на бегу, что его помощники справятся с перевязкой.
— Я только хотел спросить о своих старых товарищах, — сказал Нельсон. — Что касается меня, доктор, в вас я больше не нуждаюсь. Посмотрите, вот, нижняя часть моего тела ничего не чувствует, и эта моя часть уже холодна как лед.
Тогда хирург сказал ему:
— Милорд, позвольте пощупать вас.
И он действительно потрогал нижние конечности Нельсона, которые, утратив чувствительность, теперь были безжизненны.
— О! — настаивал Нельсон. — Я хорошо знаю, что говорю: меня уже щупали, подобно вам, Скотт и Бэрк, и я не чувствовал их прикосновений так же, как не чувствую сейчас ваших. Я умираю, Битти, умираю.
— Милорд, — ответил хирург, — к несчастью, я уже бессилен изменить для вас что-либо.
Произнеся этот последний приговор, он отвернулся, чтобы скрыть слезы.
— Я знал это, — ответил Нельсон, — я чувствую, как при дыхании что-то поднимается в моей груди.
И он положил свою руку на то место, на которое показывал.
— Благодарение Богу, — прошептал он, — я исполнил свой долг.
Доктор уже был не в силах облегчить участь Нельсона: он отошел, чтобы позаботиться о других раненых. Но в это время снова подошел Харди, который, прежде чем во второй раз покинуть палубу, послал лейтенанта Хилла с ужасной новостью к адмиралу Коллингвуду.
Харди поздравил Нельсона, хотя тот и был уже в объятиях смерти, с решительной и полной победой. Он сообщил ему, что, насколько в состоянии судить, в руках англичан оказались пятнадцать кораблей французского флота.
— Я держал пари на двадцать, — пробормотал Нельсон, затем, внезапно вспомнив про Направление ветра и признаки бури, которые он наблюдал, добавил:
— Бросайте якорь, Харди! Бросайте якорь!
— Полагаю, командование флотом возьмет на себя адмирал Коллингвуд, — произнес капитан флагманского корабля.
— Нет, по крайней мере, до тех пор, пока я жив, — ответил раненый и поднялся, опираясь на руку. — Харди, я вам сказал, бросьте якорь, я хочу этого.
— Я сейчас отдам приказ, милорд!
— Заклинаю вас, сделайте это, осталось пять минут, — затем, понизив голос, который, слабея, стал похож на глухое рычание: — Харди, — заговорил он, — вы не бросите мое тело в море, я прошу вас.
— О, конечно, нет! Вы можете быть спокойны по этому поводу, милорд, — ответил Харди, которого душили рыдания.
— Позаботьтесь о бедной леди Гамильтон, — продолжал слабеющим голосом Нельсон, — о моей милой леди Гамильтон. Обнимите меня, Харди!
Капитан, плача, прижался лицом к его лицу.
— Я умираю спокойным, — сказал Нельсон, — Англия спасена.
Некоторое время капитан Харди оставался рядом со знаменитым раненым, молча наблюдая за ним; затем, опустившись на колени, он приложился своими губами к его лбу.
— Кто меня обнимает? — спросил Нельсон, глаза которого начала заволакивать пелена смерти.
— Это я, Харди! — ответил капитан.
— Благослови вас Бог, друг мой! — умирая, проговорил Нельсон.
Харди поднялся на палубу.
Нельсон, заметив священника рядом с собой, заговорил и с ним:
— Α-a, доктор… Я никогда не был заядлым рыболовом…
Затем добавил после паузы:
— Прошу вас, доктор, помните, что я завещал моему отечеству и королю леди Гамильтон и мою дочь Горацию Нельсон. Не забывайте Горацию.
Жажда становилась нестерпимой. Оц закричал:
— Пить… пить… веер… воздуха мне… потрите меня.
Эти слова он адресовал капеллану Скотту, который, надеясь облегчить его участь в последние мгновения, растирал ему грудь рукой и доставил ему этим некоторое облегчение. Прерывающим голосом, свидетельствовавшим об удвоенных страданиях, напрягая все свои силы, Нельсон произнес в последний раз:
— Слава Богу, я исполнил свой долг.
Это были его последние слова.
Хирург вернулся к своим обязанностям, за ним направился камердинер Нельсона, чтобы сообщить, что его хозяин с минуты на минуту испустит дух. Битти взял руку Нельсона — она была холодна; затем он пощупал его пульс — он не прощупывался. Наконец, он потрогал лоб Нельсона: тот открыл свой единственный глаз и сразу его закрыл.
Нельсон издал свой последний вздох — было четыре часа двадцать минут: он прожил после ранения три часа и тридцать две минуты.
Возможно, покажется странной та дотошность, с которой мы описывали последние часы Нельсона; однако мне кажется, что одного из величайших полководцев, когда-либо живших на свете, следовало проводить, если не историку, то хотя бы романисту, до самых ворот склепа. Я не нашел таких подробностей ни в одной книге. Я руководствовался посмертным протоколом, подписанным тем же корабельным хирургом Битти
[84]
и корабельным капелланом Скоттом.
XCIV
БУРЯ
Возможно, следовало бы закончить рассказ о Трафальгарской битве смертью Нельсона; однако было бы большой несправедливостью оставить в безвестности имена стольких храбрецов, которые, как и он, жертвовали своей жизнью и делали все возможное во имя победы.
Мы оставили Вильнева в отчаянном положении на разбитой палубе «Бицентавра», не имевшего в своем распоряжении больше ни одной лодки, чтобы спуститься в ней на воду и попытаться пристать к одному из оставшихся невредимыми французских кораблей, находившихся в отдалении от огня и сражения. Разумеется, если бы он мог присоединиться к этим десяти кораблям своего авангарда, которые, обменявшись пушечными выстрелами с колонной Нельсона, теперь оставались в бездействии, не имея перед собой противника, и затем могучим усилием повести их в самое пекло сражения, день мог кончиться для него просто неудачей, но не такой ужасной катастрофой.
