— Я сделаю Жюссака бригадным генералом.
— Если господин де Жюссак, в чем я не сомневаюсь, любит ваше величество, как я люблю господина кардинала, он предпочтет остаться капитаном возле вас, чем быть бригадным генералом вдали от вас.
— Но если вы покинете службу, господин Кавуа…
— Это мое желание, государь.
— … вы согласитесь принять в вознаграждение того времени, что провели на службе у господина кардинала, сумму в полторы или две тысячи пистолей?
— Государь, — с поклоном отвечал Кавуа, — за время, проведенное на службе у господина кардинала, я был вознагражден по заслугам и даже более того. Настает война, государь, а для войны нужны деньги, много денег. Поберегите ваши награды для тех, кто будет сражаться, а не для тех, кто, как я, посвятив свою судьбу одному человеку, уходит вместе с ним.
— И все слуги господина кардинала думают так, господин Кавуа?
— Полагаю, что да, государь; себя я считаю одним из наименее достойных.
— Итак, вы ни на что не претендуете, ничего не желаете?
— Ничего, государь, кроме чести сопровождать господина кардинала всюду, куда бы он ни отправился, И по-прежнему быть в его доме, хотя бы самым скромным слугой.
— Хорошо, господин Кавуа, — сказал король, уязвленный упорными отказами капитана, — вы свободны.
Кавуа поклонился и вышел, пятясь; в дверях он столкнулся с входящим Шарпантье.
— А вы, господин Шарпантье, — крикнул ему король, — тоже, как господин Кавуа, откажетесь мне служить?
— Нет, государь, ибо я получил от господина кардинала приказ оставаться при вас до тех пор, пока его место не займет другой министр либо пока ваше величество не будет в курсе всех дел.
— А когда я буду в курсе дел или появится новый министр, что станете делать вы?
— Я испрошу у вашего величества позволение отправиться к господину кардиналу: он привык к моим услугам.
— А если я попрошу господина кардинала оставить вас при мне? — спросил король. — Когда у меня будет министр, он не станет, как господин кардинал, делать все, а оставит что-то на мою долю, и мне понадобится честный и умный человек, а вы, я знаю, соединяете оба эти качества.
— Я не сомневаюсь, государь, что господин кардинал немедленно согласится на просьбу вашего величества: я слишком мелкая сошка, чтобы он стал оспаривать меня у своего государя и повелителя. Но тогда я паду к вашим ногам, государь, и скажу вам: «У меня есть семидесятилетний отец и шестидесятилетняя мать; я могу их покинуть ради господина кардинала, который помогал и все еще помогает им в их трудном положении; но, раз я больше не служу господину кардиналу, мое место возле них, государь; позвольте сыну закрыть глаза своих старых родителей» И я уверен, государь, что ваше величество не только согласится на мою просьбу, но и одобрит ее.
— Ты чти родителей своих И будешь долго жить, — ответил Людовик XIII, все более раздражаясь. — В тот день, когда новый министр будет назначен на место господина кардинала, вы будете свободны, господин Шарпантье.
— Должен ли я вернуть вашему величеству доверенный мне ключ?
— Нет, оставьте его у себя: раз кардинал, Которому столь хорошо служили, что король может ему только завидовать, вручил этот ключ вам, значит, он находится в руках честнейшего человека на свете; вы знаете мой почерк и мою подпись, выполняйте то, что я предпишу.
Шарпантье направился к двери.
— Не здесь ли, — спросил король, — некий Россиньоль, умеющий, как я слышал, ловко расшифровывать тайные письма?
— Да, государь.
— Я хочу его видеть.
— Достаточно трижды позвонить, и он явится. Угодно вашему величеству, чтобы я его позвал, или вы сделаете это сами?
— Позвоните, — сказал король.
Шарпантье позвонил, и дверь Россиньоля отворилась.
В руке у него был лист бумаги.
— Мне уйти или остаться, государь? спросил Шарпантье.
— Оставьте нас, — сказал король.
Шарпантье вышел.
— Это вас зовут Россиньоль? — спросил король.
— Да, государь, отвечал маленький человечек, пристально разглядывал бумагу.
— Вас считают умелым расшифровщиком?
— Действительно, государь, думаю, что в этом отношении мне нет равных.
— Вы можете разгадать любой шифр?
— Пока есть только один, что я до сих пор не разгадал, но с Божьей помощью разгадаю, как и остальные.
— А какой последний шифр вы разгадали?
— Письмо герцога Лотарингского к Месье.
— К моему брату?
— Да, государь, к его королевскому высочеству.
— И что же сообщал герцог Лотарингский моему брату?
— Вашему величеству угодно знать?
— Конечно!
— Сейчас я схожу за письмом.
Россиньоль сделал шаг к двери, но обернулся.
— Оригинал или расшифровку? — спросил он.
— То и другое, сударь.
Россиньоль вернулся в свой кабинет с проворством ласки, которую он напоминал строением головы, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы можно было пройти, и тут же вернулся, держа в одной руке обе требуемые бумаги и продолжая на ходу попытки расшифровать ту, с какой вошел вначале.
— Вот они, государь, — сказал он, протягивая письмо герцога Лотарингского и перевод.
Король начал с оригинала и прочел:
— «Если Юпитер…»
— Месье, — перебил Россиньоль короля.
— «… будет изгнан с Олимпа…» — продолжал король.
— Из Лувра, — подсказал Россиньоль.
— А почему Месье будет удален от двора? — спросил король.
— Потому что он участвует в заговоре, — спокойно ответил Россиньоль.
— Месье участвует в заговоре? И против кого же?
— Против вашего величества и против государства.
— Вы думаете о том, что говорите мне, сударь?
— Я говорю то, о чем ваше величество прочтет, если ему угодно продолжить.
— «… он сможет, — читал король, — укрыться на Крите…»
— В Лотарингии.
— «Минос…»
— Герцог Карл Четвертый.
— «… предложит ему гостеприимство с большим удовольствием. Но здоровье Кефала…»
— Здоровье Вашего Величества.
— Это меня называют Кефалом?
— Да, государь.
— Я знаю, кем был Минос, но забыл, кем был Кефал. Кто он?
— Фессалийский царевич, ваше величество, супруг прекрасной афинской царевны, которую он прогнал с глаз долой, ибо она была ему неверна, но затем с ней помирился.
