— Это было бы большой честью для меня и, думаю, большим счастьем для Франции.
— К несчастью, это невозможно, — ответил король, — поскольку его шведское величество хочет вести переговоры только с господином кардиналом, а кардинал уже не у дел.
Потом, повернувшись к двери, в которую кто-то скребся, спросил:
— Ну, что там такое?
И, узнав по манере скрестись, что это господин Первый, сказал:
— Это вы, Беренген? Входите.
Беренген вошел.
— Государь, — сказал он, протягивая королю большой запечатанный конверт, — вот ответ господина де Бюльона.
Король распечатал и прочел:
«Государь, я в отчаянии, но, чтобы оказать услугу г-ну де Ришелье, я опустошал мою кассу до последнего экю и при всем желании сделать приятное Вашему Величеству не могу сказать, когда буду в состоянии дать ему просимые пятьдесят тысяч ливров.
С искренним сожалением и глубочайшим почтением, государь, имею честь назвать себя нижайшим, вернейшим и покорнейшим подданным Вашего Величества.
Де Бюльон».
Людовик прикусил усы. Письмо Густава Адольфа показало ему, как далеко простирается его политический кредит, письмо де Бюльона показало, как далеко простирается его кредит финансовый.
В эту минуту вошел де Ла Салюди в сопровождении четырех человек; каждый из них сгибался под тяжестью мешка.
— Что это? — спросил король.
— Государь, — ответил де Ла Салюди, — это полтора миллиона ливров, посылаемые господином де Бюльоном господину кардиналу.
— Господином де Бюльоном? — переспросил король. — Значит, у него есть деньги?
— Конечно! Это сразу видно, государь, — ответил де Ла Салюди.
— И на чье имя он дал вексель? На имя Фьёбе?
— Нет, государь. Он вначале думал так сделать, а потом сказал, что не стоит все усложнять из-за небольшой суммы, и просто дал мне ордер на имя своего старшего служащего господина Ламбера.
— Наглец! — прошептал король. — У него нет денег, чтобы одолжить мне пятьдесят тысяч ливров, и тут же он находит полтора миллиона, чтобы учесть для господина де Ришелье векселя из Мантуи, Венеции и Рима.
Он упал в кресло, изнемогая под грузом моральной борьбы, которую вел со вчерашнего дня; она начинала ему показывать его собственный облик в неумолимом зеркале истины.
— Господа, — сказал он де Шарнасе и де Ла Салюди, — благодарю вас. Вы хорошие и верные слуги. Через несколько дней я приглашу вас, чтобы сообщить о моей воле.
И он жестом сделал им знак удалиться. Оба, поклонившись, вышли.
Четверо носильщиков, поставив мешки на пол, ждали. Людовик расслабленно протянул руку к звонку и позвонил два раза.
Вошел Шарпантье.
— Господин Шарпантье, — сказал король, — присоедините эти полтора миллиона ливров к остальным и прежде всего расплатитесь с этими людьми.
Шарпантье дал каждому носильщику по серебряному луи.
Они ушли.
— Господин Шарпантье, — сказал король, — не знаю, приду ли я завтра. Я чувствую себя ужасно усталым.
— Будет досадно, если ваше величество не придет, — ответил на это Шарпантье. — Завтра день отчетов.
— Каких отчетов?
— Отчетов полиции господина кардинала.
— Кто его главные агенты?
— Отец Жозеф; вы разрешили ему вернуться в свой монастырь, поэтому он, видимо, завтра не придет; господин Лопес-испанец; господин Сукарьер.
— Эти отчеты делаются письменно или лично?
— Поскольку агенты господина кардинала знают, что завтра будут иметь дело с королем, они, вероятно, захотят представить свои отчеты устно.
— Я приду, — сказал король, с усилием поднимаясь.
— Так что, если агенты явятся лично?..
— Я их приму.
— Но я должен предупредить ваше величество об одном агенте, про которого еще ничего вам не говорил.
— Значит, четвертый агент?
— И более секретный, чем остальные. Что же это за агент?
— Женщина, государь.
— Госпожа де Комбале?
— Простите, государь, госпожа де Комбале вовсе не агент его высокопреосвященства, она его племянница.
— Как зовут эту женщину? Это какое-нибудь известное имя?
— Очень известное, государь.
— И ее зовут?..
— Марион Делорм.
— Господин кардинал принимает эту куртизанку?
— И очень ею доволен; именно она позавчера вечером предупредила его, что, вероятно, утром он окажется в немилости.
— Она? — переспросил король вне себя от изумления.
— Когда господин кардинал хочет узнать какие-то придворные новости, он обычно обращается к ней. Возможно, узнав, что в этом кабинете вместо кардинала находится ваше величество, она сообщит вам, государь, что-либо важное.
— Но она, я полагаю, не является сюда открыто?
— Нет, государь. Ее дом примыкает к этому, и кардинал велел пробить стену и устроить дверь для связи между двумя жилищами.
— Вы уверены, господин Шарпантье, что не вызовете неудовольствия его высокопреосвященства, сообщая мне такие подробности?
— Напротив, я именно по его приказу сообщаю их вашему величеству.
— И где же дверь?
— В этой панели, государь. Если во время завтрашней работы король, оставшись один, услышит легкий стук в эту дверь и пожелает оказать мадемуазель Делорм честь принять ее, надо нажать на эту кнопку и дверь отворится. Если ваше величество не пожелает оказать этой чести, пусть ответит тремя ударами через равные промежутки. Через десять минут прозвучит звонок. В пустом промежутке между дверьми на полу будет лежать письменный отчет.
Людовик XIII на миг задумался. Видно было, что любопытство отчаянно борется в нем с отвращением, какое он испытывал ко всем женщинам, а особенно к женшинам такого общественного положения, как у Марион Делорм.
Наконец любопытство победило.
— Поскольку господин кардинал, человек Церкви, освященный и переосвященный, принимает мадемуазель Делорм, — сказал он, — полагаю, что я могу ее принять. К тому же если это грех, то я исповедуюсь. До завтра, господин Шарпантье.
И король, шатаясь, вышел — более бледный и уставший, чем накануне, но с более ясным представлением о том, как трудно быть великим министром и как легко быть посредственным королем.
XIV. АНТРАКТЫ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ
В Лувре царило большое беспокойство: со времени своих занятий на Королевской площади король не виделся ни с королевой-матерью, ни с королевой, ни с герцогом Орлеанским, ни с кем-либо еще из своей семьи, так что никто не получил от него ни выпрошенных сумм, ни ордеров с оплатой по предъявлении, без которых эти суммы нельзя было получить.
