— Я лично собираюсь при этом присутствовать, — продолжал король, — меня можно будет узнать по этим белым перьям: такой же плюмаж являлся отличительным знаком моего августейшего отца при Иври. Я надеюсь, что господин герцог соблаговолит выбрать себе подобный же знак, чтобы в разгаре сражения было видно, где мы с ним находимся. Передайте герцогу мои слова, сударь — это единственные слова, за которые я могу и должен поручиться.
И взмахом руки он попрощался с графом; тот отвесил ему низкий поклон и удалился.
Весь вечер и всю ночь войска продолжали стягиваться вокруг Шомона; на следующий вечер под началом короля уже было двадцать три тысячи пехотинцев и четыре тысячи кавалеристов.
Около десяти часов вечера артиллерия и вся техника армии разместились в окрестностях Шомона; жерла орудий были обращены в сторону территории противника. Король распорядился, чтобы осмотрели зарядные ящики и доложили ему о том, сколько выстрелов можно будет сделать. В ту пору, когда штык еще не был изобретен, все решали пушка и мушкет.
В наши дни ружье снова заняло второстепенное место, которое ему отводится на учениях одной особо воинственной нации.
Как и предсказывал маршал Саксонский, оно превратилось в рукоятку штыка.
Военный совет начался в полночь. На нем присутствовали король, кардинал, герцог де Монморанси и три маршала: Бассомпьер, Шомберг и Креки.
Первым взял слово Бассомпьер, самый старший из военачальников; бросив взгляд на карту, он рассмотрел позиции неприятеля, которые были досконально известны благодаря донесениям графа де Море.
— Если нет лучшего мнения, то вот мое предложение, государь, — произнес маршал.
Поклонившись королю и господину кардиналу, чтобы показать, что он обращается только к ним, Бассомпьер продолжал:
— Я предлагаю поставить впереди полки французской и швейцарской гвардии, а Наваррский полк и полк д’Эстисака разместить на левом фланге. Оба крыла выделят по двести мушкетеров, и те поднимутся на вершины Монморонского и Монтабонского хребтов. Взойдя туда, они легко смогут присоединиться к его высокопреосвященству и занять оборону на заграждениях; как только сверху послышится первый выстрел, мы перейдем в наступление; в то время как мушкетеры будут атаковать заграждения с тыла, мы ударим с фронта двумя полками гвардейцев. Подойдите к карте, господа, посмотрите на позицию неприятеля и, если можете предложить план лучше моего, смело изложите его.
Маршалы де Креки и де Шомберг изучили карту и присоединились к мнению де Бассомпьера.
Оставался лишь герцог де Монморанси.
Он славился скорее дерзкой отвагой, доходившей до безрассудства, нежели искусной стратегией, дальновидностью и осмотрительностью на поле брани; вдобавок он изъяснялся не без труда, заикаясь в начале своих выступлений, но, по мере того как он говорил, его речь становилась лучше.
Тем не менее, герцог отважно взял слово с разрешения короля.
— Государь, — сказал он, — я согласен с мнением господина маршала де Бассомпьера, а также господ де Креки и де Шомберга, которые знают, как высоко я ценю их мужество и опыт; я не сомневаюсь, что нам удастся взять заграждения и редуты, но после этого мы столкнемся с самым сложным препятствием — равелином полностью преградившим нам дорогу. Нет ли возможности прибегнуть в этой части укреплений к тому, что господин де Бассомпьер столь резонно предложил проделать в отношении редутов? Одним словом, нельзя ли обойти эту позицию по какой-нибудь горной тропе, сколь бы крутой и неприступной она ни была, а затем, спустившись вниз между равелином и Сузой, атаковать неприятеля с тыла, в то время как он ожидает нас с фронта? Для этого требуется лишь найти надежного проводника и бесстрашного офицера, что не представляется мне столь уж невозможным.
— Вы слышали предложения господина де Монморанси, — спросил король, — одобряете ли вы их?
— Они превосходны! — воскликнули маршалы одновременно, — но время не терпит, мы должны срочно отыскать проводника и офицера.
В тот же миг Этьенн Латиль прошептал что-то на ухо кардиналу, и лицо Ришелье просияло.
— Господа, — произнес он, — я нахожу что само Провидение посылает нам надежного проводника и бесстрашного офицера в лице одного и того же человека.
Обернувшись к Этьенну, который ожидал его распоряжений, кардинал приказал:
— Капитан Латиль, пригласите господина графа де Море.
Латиль поклонился.
Пять минут спустя вошел граф де Море, и, несмотря на скромное одеяние горца, все узнали в молодом человеке, благодаря его сходству со своим августейшим отцом — это сходство внушало зависть королю Людовику XIII, — славного сына Генриха IV. Он только что прибыл из Мантуи по воле самого Провидения, как выразился герцог де Ришелье.
XII. СУЗСКИЙ ПРОХОД
Граф де Море, проделавший долгий путь, чтобы благополучно миновать Пьемонт, и прекрасно изучивший эту дорогу сочетал в себе качества надежного проводника и бесстрашного офицера.
В самом деле, как только ему изложили суть вопроса, он взял карандаш и начертил на карте, составленной г-ном де Понтисом, тропу, которая вела из Шомона в приют контрабандистов, и оттуда к джавонскому мосту; затем молодой человек отложил карандаш и рассказал, как по воле случая он был вынужден изменить свой маршрут, чтобы спастись от преследования испанских разбойников, и в результате этого вышел на тропу, с которой можно было незаметно подойти к укреплениям Сузы, прилегающим к горе.
Графу де Море было дозволено взять с собой пятьсот человек — более многочисленному отряду было бы нелегко действовать на такой дороге.
Кардинал хотел, чтобы граф отдохнул несколько часов, но тот отказался — нельзя было терять ни минуты, ибо он хотел успеть к началу наступления, чтобы отвлечь внимание неприятеля.
Граф де Море попросил кардинала дать ему в помощники Этьенна Латиля, в преданности и смелости которого не приходилось сомневаться.
Таким образом, исполнилось заветное желание бравого капитана.
В три часа отряд бесшумно двинулся в путь; каждый взял с собой запас продовольствия на один день.
Ни один из пятисот человек, находившихся под началом графа де Море, не знал юного командира, но, когда солдатам сказали, что их начальник — сын Генриха IV, все устремились к нему с радостными возгласами; молодому человеку пришлось показать свое лицо, и, когда воины убедились при свете двух факелов в его сходстве с Беарнцем, их воодушевление усилилось.
Отряд сделал привал, не доходя пятисот шагов до Желасской скалы.
Чтобы захватить заграждение, к скале привезли шесть пушек, каждая из которых стреляла шестифунтовыми ядрами.
Пятьдесят человек охраняли артиллерийский парк. Войска, которым предстояло пойти в атаку, включали в себя семь гвардейских, шесть швейцарских и девятнадцать наваррских рот, а также четырнадцать рот д’Эстисака и пятнадцать — де Со.
