Герцог де Монморанси был слегка ранен в руку, в то время как одежду г-на де Бассомпьера изрешетили пули.
Редут, расположенный слева, уже был захвачен. Валезанцы и пьемонтцы укрылись в равелине.
Оба военачальника обратили взоры на правый редут.
И тут все увидели, как оттуда показались двое всадников; они поскакали во весь опор по дороге, вероятно проложенной на случай их отступления к Сузскому равелину.
То были герцог Савойский Карл Эммануил и его сын Виктор Амедей.
Вслед за ними хлынул поток бегущих солдат. Правый редут тоже был взят.
Оставался только равелин, но его штурм был самой трудной задачей.
Людовик XIII направил к маршалам гонца, чтобы поздравить их и герцога де Монморанси с успехом; в то же время он наказывал им беречь свои силы. Бассомпьер послал в ответ следующую записку от себя, а также от имени господ де Шомберга, де Креки и де Монморанси:
Государь!
Мы признательны Вашему Величеству за участие, но порой кровь принца или маршала Франции ценится не дороже, чем кровь последнего из солдат.
Мы просим десять минут передышки для наших воинов, а затем продолжим бал.
В самом деле, десять минут спустя вновь заиграли трубы, загрохотали барабаны, и два крыла армии, построившись в две колонны, сомкнутыми рядами двинулись в атаку на равелин.
XIII. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ЧЕЛОВЕКУ НЕ ДАНО ЗНАТЬ, БУДЕТ ЛИ ОН ПОВЕШЕН, ДАЖЕ ЕСЛИ У НЕГО НА ШЕЕ ВЕРЕВКА
Подступы к укреплениям были уже во власти французов, но оставался последний ретраншемент, окруженный солдатами и ощетинившийся пушками; кроме того, он находился под прикрытием Монтабонского форта, возвышавшегося на неприступной скале, — к нему вела лишь узкая лестница без перил, по которой можно было взбираться лишь ступенька за ступенькой.
Наши войска давно оставили пушки позади, будучи не в силах тащить их за собой в глубь лощины или поднять их на вершину горы. Солдаты шагали с опущенной головой, не думая о том, что их, вероятно, ведут на бойню: командиры продолжали двигаться вперед, и они следовали за ними.
С возвышенности, на которой располагались король и кардинал, сидевшие верхом, было видно, как в рядах французов образуются все новые бреши; король, хлопал в ладоши, аплодировал мужеству своих воинов, но в то же время в нем просыпался охотничий азарт, как у тигра при виде крови.
Когда по приказу Людовика XIII был убит маршал д’Анкр, король, слишком низкорослый, чтобы наблюдать за убийством из окна в Лувре, заставил слуг поднять его на руках и любовался видом окровавленного трупа.
Наконец, французы подошли к крепостному валу; некоторые принесли с собой лестницы, и штурм начался.
Монморанси со знаменем в руках первым поднялся на стену; Бассомпьер был не в силах последовать за ним из-за своего возраста: он расположился на половине расстояния ружейного выстрела от крепостного вала и подбадривал солдат.
Несколько лестниц сломались под тяжестью штурмовавших, ибо каждый стремился первым ступить на стену; однако часть солдат устояла и продолжала сражаться почти на весу, что позволяло их соратникам подняться на ноги, установить другие лестницы и снова пойти на штурм.
Внезапно ряды осажденных дрогнули; вслед за этим вдали, позади них, послышалась беспорядочная стрельба и громкие крики.
— Смелее, друзья! — вскричал Монморанси, в третий раз устремляясь на приступ, — это граф де Море спешит нам на выручку. Монморанси, вперед!
С этими словами, весь израненный и окровавленный, герцог ринулся в бой, увлекая за собой в этом страстном порыве всех, кто мог его видеть и слышать.
Монморанси не ошибся: граф де Море пытался отвлечь внимание неприятеля.
Как нам известно, граф двинулся в путь в три часа ночи в сопровождении капитана Латиля и Галюара в качестве адъютанта. Они добрались до реки, в которой едва не утонул Гийом Куте; с наступлением холодов уровень воды понизился, и теперь можно было переправиться на противоположный берег, прыгая с камня на камень.
Перейдя на другую сторону, граф де Море и его спутники быстро преодолели расстояние, отделявшее их от горы. Молодой человек отыскал тропу и ступил на нее первым, солдаты последовали за ним.
Ночь была темной, но недавно выпавший глубокий снег освещал дорогу.
Граф, знавший о том, какой трудный путь им предстоит, взял с собой длинные веревки, за которые ухватились двадцать четыре солдата, шагавшие по краю обрыва. Если один из них падал, его удерживали двадцать три человека, и упавший должен был лишь крепче держаться за веревку.
Эти люди как бы служили заслоном для еще двадцати четырех человек, шагавших параллельно с ними.
Подходя к приюту контрабандистов, граф попросил соблюдать тишину.
Все умолкли, хотя и не подозревали, в чем дело.
Затем молодой человек, созвав дюжину воинов, рассказал, что за люди собрались на постоялом дворе, к которому они приближались, и приказал этим солдатам потихоньку оповестить своих товарищей о том, что им следует окружить хижину, ибо, если хотя бы одному человеку из разбойничьего гнезда удалось бы ускользнуть, он мог бы предупредить неприятеля об опасности, и это привело бы к провалу их операции.
Галюар, хорошо знавший местность, взял двадцать человек, чтобы оцепить двор; Латилю предстояло охранять дверь хижины с двумя десятками солдат, а граф де Море с таким же количеством воинов должен был сторожить единственное окно дома, через которое можно было скрыться. Яркий свет, горевший в окне, свидетельствовал о том, что в хижине собралось немало народа.
Остальная часть отряда расположилась на дороге, чтобы отрезать разбойникам путь к отступлению.
Ворота были закрыты, но Галюар забрался на них с ловкостью обезьяны, спрыгнул во двор и открыл их.
Двор мгновенно заполнился солдатами, державшими мушкеты наготове.
Латиль построил своих подчиненных в два ряда напротив двери и приказал стрелять в любого, кто попытается бежать.
Граф медленно и бесшумно подкрался к окну и заглянул в дом, но стекла запотели из-за того, что внутри было тепло, и увидеть, что творится в хижине, было невозможно.
Одно из окон было разбито во время очередной потасовки, и вместо стекла к раме была приклеена бумага. Забравшись на подоконник, граф де Море проделал в бумаге отверстие острием кинжала и, таким образом, стал свидетелем необычайного зрелища, разворачивавшегося в доме.
Испанский контрабандист, предупредивший Гийома Куте о погоне, лежал на столе со связанными руками и ногами, а испанские разбойники, которых он обманул, судили его — точнее, уже вынесли приговор; поскольку этот приговор не подлежал обжалованию, оставалось лишь решить, будет ли виновный повешен или расстрелян.
Мнения разделились почти поровну. Как известно, испанцы — расчетливые люди; один из них заметил, что расстрелять человека можно лишь с помощью восьми — десяти выстрелов из мушкета — иными словами, нужно потратить восемь — десять зарядов свинца и пороха, в то время как, чтобы его повесить, требуется только веревка, цена которой после казни вдобавок возрастает вдвое, вчетверо, а то и в десять раз.
