Книга Красный сфинкс, страница 44. Автор книги Александр Дюма

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Красный сфинкс»

Cтраница 44

— Знаете ли, милая, чья на мне одежда?

— Ей-Богу, нет, — отвечала она в некотором беспокойстве.

— Так вот, — гордо выпрямляясь, произнес советник, — это одежда монсеньера герцога де Гиза.

— Кто вам это сказал? — в ужасе проговорила советница.

— Король, и если вы можете купить другие костюмы герцога по той же цене, покупайте.

— Хорошо, друг мой, — отвечала советница, — теперь, когда у меня есть ваше разрешение, я попытаюсь по той же цене скупить весь его гардероб.

Господин де Гиз был весьма рассеян; именно рассеянности обязан он был одним из своих приключений. Однажды он, отослав свою карету; засиделся за картами у г-на де Креки. Чтобы гостю не пришлось возвращаться пешком в свой особняк, расположенный достаточно далеко, Креки велел оседлать для принца свою лошадь. Господин де Гиз садится на иноходца и, ни о чем больше не заботясь, вместо того чтобы управлять конем, погружается в мечтания и предоставляет ему везти себя. А тот, привыкший в этот час доставлять г-на де Креки к его любовнице, везет г-на де Гиза прямо туда и останавливается у ее двери. Тут г-н де Гиз приходит в себя и, хоть не узнает дома, догадывается, что здесь его ждет славное приключение. Он сходит с коня, закутывается в плащ и стучит.

Хорошенькая служанка открывает дверь, дает легкий шлепок иноходцу, который направляется прямо в конюшню, где его ждет порция овса, и по лестнице, освещенной ровно настолько, чтобы не сломать шею, ведет г-на де Гиза в комнату; освещенную не лучше лестницы. Чувствуется, что кавалера, как и коня, в этом доме привыкли хорошо принимать. Кавалер был встречен с распростертыми объятиями. Говорили шепотом. двигались в темноте. Господин де Гиз, будучи другом г-на де Креки, в общении с ним, вероятно, перенял его повадки, так что дама уснула, не заметив своей ошибки. Но утром ее разбудило то, что г-н де Гиз переворачивался с боку на бок.

— Господи, что с вами, друг мой? — спросила она.

— Я хотел бы, — отвечал г-н де Гиз (он был столь же нескромен, сколь рассеян), — я хотел бы уже встать и пойти рассказать всем моим друзьям о том, как вы провели ночь с господином де Гизом, думая, что проводите ее с господином де Креки.

При всех недостатках г-н де Гиз обладал важным достоинством: он был очень щедр. Как-то утром президент де Шеври прислал ему с Рафаэлем Корбинелли (отцом Жана Корбинелли, получившего известность благодаря дружескому расположению к нему г-жи де Севинье) пятьдесят тысяч ливров, выигранных герцогом накануне. Деньги лежали в пяти мешках: четырех больших по десять тысяч ливров серебром в каждом и одном маленьком, где было десять тысяч ливров золотом.

Корбинелли хотел пересчитать деньги, но герцог не позволил ему. Однако, заметив маленький мешок и не поинтересовавшись, что в нем находится, он сказал:

— Возьмите, друг мой, это вам за труды.

Корбинелли, вернувшись к себе, открыл мешок и обнаружил в нем десять тысяч ливров золотом. Он тут же вернулся к г-ну де Гизу.

— Монсеньер, — сказал он, — вы, видимо, ошиблись: дали мне мешок с золотом, думая, что в нем серебро.

Но герцог де Гиз, выпрямившись во весь свой небольшой рост, ответил:

— Берите, берите, сударь. Принцы моего дома не имеют обыкновения брать назад то, что дали.

И Корбинелли взял эти десять тысяч франков.

В ту минуту когда доложили о г-не де Монморанси, г-н де Гиз искал ссоры с г-ном де Граммоном так, как умел это делать только он.

— Позвольте сказать вам, дорогой мой, — обратился он к г-ну де Граммону, — что я вами недоволен.

— Но не по поводу игры, герцог? — ответил тот. — Вы у меня выигрываете ежегодно в среднем около ста тысяч ливров, так что моя жена предложила вам, в обмен на слово не играть больше со мной, годовую ренту в десять тысяч экю.

— Чтобы я отказался?! Нет, клянусь честью! Я бы слишком много потерял. Но речь вовсе не об этом.

— О чем же тогда?

— Как? Я неделю назад сказал вам — ибо знаю, что после меня вы самый болтливый человек, — что добился высших свидетельств благосклонности от госпожи де Сабле; вы должны были разнести это по Парижу и не сказали ни слова!

— Я боялся, — ответил, смеясь, г-н де Граммон, — поссорить вас с господином де Монморанси.

— Неужели? — сказал г-н де Гиз. — Я думал, между ними все кончено.

— Вы же видите, что нет: вон они спорят.

И действительно, между маркизой и герцогом шел спор.

— Постарайтесь узнать, о чем, дорогой граф, — попросил герцог де Гиз, — и потом скажите мне.

Граф приблизился к спорящим.

— Сударь, — говорила маркиза, — это нестерпимо. Мне рассказали, как на последнем балу в Лувре, пользуясь тем, что я была больна, вы танцевали только с самыми красивыми дамами двора.

— Но, дорогая маркиза, что я, по-вашему, должен был делать? — спросил герцог.

— Танцевать с самыми уродливыми, сударь!

Граф де Граммон, подошедший как раз во время этого диалога, рассказал о нем герцогу.

— По правде говоря, граф, — сказал тот, — я считаю, сейчас вам самое время сообщить господину де Монморанси секрет, о котором я вам рассказал; вы ему окажете услугу.

— Клянусь честью, нет! — ответил граф. — Я не сказал бы об этом мужу, а тем более любовнику.

— Ну что ж, — вздохнул герцог, — тогда я пойду скажу ему сам.

И он сделал несколько шагов в направлении герцога де Монморанси; но тут двери гостиной распахнулись настежь и придверник возгласил:

— Его королевское высочество монсеньер Гастон Орлеанский!

Все разговоры смолкли; те, кто стоял, застыли; те, кто сидел, встали, в том числе и принцесса Мария.

«Ну вот, — сказала себе, вставая, г-жа де Комбале, наперсница кардинала, — комедия начинается. Постараемся не пропустить ни слова из того, что будет сказано на сцене, а если удастся, увидеть то, что произойдет за кулисами».

III. НАЧАЛО КОМЕДИИ

В самом деле, это был первый случай, когда герцог Орлеанский открыто, на большом званом вечере появился у принцессы Марии Гонзага.

Было заметно, что он уделил своему туалету необыкновенное внимание. На нем был белый бархатный камзол с золотыми позументами, такой же плащ, подбитый вишневым атласом, и бархатные штаны того же цвета, что и подкладка плаща. На голове у него — нет, в руке, ибо он вопреки своим привычкам, входя в гостиную, обнажил голову, что было всеми замечено, — итак, в руке у него была белая фетровая шляпа с бриллиантовой петлицей и вишневого цвета перьями. Завершали этот туалет шелковые чулки и белые атласные туфли. Масса лент двух выбранных им цветов обильно и изящно выступала из всех прорезей камзола и возле подвязок.

Монсеньера Гастона мало любили и еще меньше уважали. Мы уже говорили, какой вред нанесло ему в этом смелом, изящном и рыцарственном обществе его поведение на процессе Шале; поэтому встречен он был всеобщим молчанием.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация