— Я вам его объясню! Знаете, мало есть такого, чего бы я не поняла.
— Сивилла! — произнесла королева, глядя на нее с улыбкой, показывающей, что она нисколько не сомневается в ее проницательности.
И с обычной медлительностью она сделала движение, собираясь встать.
— Могу я чем-нибудь помочь вашему величеству? — спросила г-жа де Фаржи.
— Нет, я одна знаю секрет ящика, где находится письмо.
Анна Австрийская подошла к маленькому шкафчику, открывавшемуся обычным образом, выдвинула ящик, нажала секретную пружину и достала из-под двойного дна депешу, переданную ей графом и содержавшую, как мы помним, помимо видимого письма дона Гонсалеса Кордовского еще одно письмо, предназначенное только для королевы.
С письмом в руках она вернулась к дивану, где сидела до этого.
— Садись сюда, — сказала она Фаржи, указывая место рядом с собой.
— Как! Мне сидеть на том же диване, что и королева?
— Да, нам придется говорить тихо.
Госпожа де Фаржи бросила взгляд на листок в руках королевы.
— Что ж, я внимательно слушаю, — сказала г-жа де Фаржи. — Прежде всего, что говорят эти три-четыре строчки?
— Ничего. Мне советуют как можно дольше удержать твоего мужа в Испании.
— Ничего! И ваше величество говорит об этом «ничего»? Но это, наоборот, очень важно. Конечно, нужно, чтобы господин де Фаржи оставался в Испании, и как можно дольше. Десять лет, двадцать лет, навсегда. Вот это человек, умеющий дать хороший совет! Посмотрим, каков другой, и если он не уступает первому, то я заявляю, что у вашего величества в советниках сам царь Соломон! Ну, скорее, скорее, скорее!
— Неужели ты никогда не будешь серьезной даже в да идет речь не просто о счастье великой королевы, но и самых важных делах?
И королева слегка пожала плечами.
— Теперь то, что пишет мне мой брат Филипп Четвертый.
— И что ваше величество не очень хорошо поняли.
— Я просто ничего не поняла, Фаржи, — ответила королева с великолепно разыгранным простодушием.
— Ну-ка, посмотрим.
«Сестра моя, — начала читать королева, — я узнал от нашего доброго друга г-на де Фаржи о том, что существует замысел — в случае смерти короля Людовика XIII дать Вам в мужья его брата и наследника его короны Гастона Орлеанского».
— Гнусный замысел, — прервала ее г-жа де Фаржи, — заслуживающий столь же скверного отношения, если не хуже.
— Подожди, — сказала королева и продолжала читать:
«Но было бы гораздо лучше, если бы ко времени этой смерти Вы оказались беременной».
— О да, — прошептала г-жа де Фаржи, — это было бы лучше всего.
«У французских королев, — продолжала Анна Австрийская, словно пытаясь понять смысл слов, которые читала, — есть большое преимущество перед их мужьями: они могут иметь дофина без участия мужа, тогда как король этого не может».
— И вот этого не может понять ваше величество?
— Во всяком случае мне это кажется неисполнимым, милая Фаржи.
— Что за несчастье, — воскликнула г-жа де Фаржя, возведя глаза к небу, — в подобных обстоятельствах, когда речь идет не просто о счастье великой королевы, но и о благе великого народа, иметь дело со слишком честной женщиной!
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что если бы в амьенских садах — помните? — вы сделали то, что сделала бы я на вашем месте, ведь ваше величество имели дело с человеком, любившим вас больше жизни, ибо он отдал за ваше величество жизнь; если бы, вместо того чтобы звать не то Ла- порта, не то Пютанжа, вы не позвали бы никого…
— И что же?
— А то, что, может быть, сегодня вашему брату не было бы нужды советовать вам то, что он советует, и дофин, которому так трудно появиться на свет, давно бы уже родился.
— Но это было бы двойным преступлением!
— Каким образом ваше величество видит два преступления в том, что ей советует не просто великий король, но государь, известный своим благочестием?
— Во-первых, я обманула бы своего мужа, а во-вторых, возвела бы на французский трои сына англичанина.
— Прежде всего, обмануть мужа считается во всех странах мира грехом простительным; вашему величеству достаточно бросить взгляд кругом, чтобы убедиться, что таково мнение большинства ее подданных, если не мужчин, то женщин, И потом, обмануть такого супруга, как король Людовик Тринадцатый, который вовсе не муж или муж в столь малой степени, что об этом и говорить не стоит, — не только простительный грех, но похвальное деяние.
— Фаржи!
— Вы это хорошо знаете, мадам, и в глубине души упрекаете себя за тот злосчастный возглас, вызвавший такой скандал, в то время как молчание бы все уладило.
— Увы!
— Итак, первое возражение обсуждено, и ваше «увы», государыня, доказывает, что я права. Остается второе, и тут я вынуждена полностью признать правоту вашего величества.
— Вот видишь.
— Но предположим, например, что вы имели бы дело не с англичанином — очаровательным мужчиной, но иностранцем, — а с мужчиной не менее очаровательным, чем он (Анна вздохнула), но французом по рождению, больше того, мужчиной королевского рода, например настоящим сыном Генриха Четвертого, в то время как король Людовик Тринадцатый по своим вкусам, привычкам, характеру кажется мне потомком небезызвестного Вирджинио Орсини.
— И ты, Фаржи, тоже веришь этой клевете!
— Если это и клевета, то, во всяком случае, она исходит из страны вашего величества. Итак, предположим, что граф де Море оказался бы на месте герцога Бекингема, вы думаете, что преступление было бы столь же велико? А может быть, наоборот, Провидение воспользовалось бы этим средством, чтобы возвести на французский трон истинную кровь Генриха Четвертого?
— Но, Фаржи, я же не люблю графа де Море!
— Ну и что же? В этом, мадам, было бы искупление греха, потому что имела бы место жертва; в этом случае вы пожертвовали бы собой ради славы и благоденствия Франции, а не ради личного интереса.
— Фаржи, я не понимаю, как может женщина отдаться кому-то кроме своего мужа и не умереть со стыда в первый же раз, как встретит среды белого дня этого человека лицом к лицу.
— О мадам, мадам! — воскликнула Фаржи, — если бы все женщины думали так же, как ваше величество, сколько мужей надели бы траур, не зная, от какой болезни скончались их жены! Да, когда-то можно было увидеть такое, но, с тех пор как изобрели веера, подобные несчастные случаи стали куда более редкими.
— Фаржи, Фаржи! Ты самая безнравственная особа на свете, и я не уверена, что сама Шеврез так же испорчена, как ты. А в кого влюблен предмет твоей мечты?
— В вашу протеже Изабеллу.
