— Король Генрих Третий только что умер от ножа убийцы в Сен-Клу, в том самом доме господина де Гонди, где еще в бытность герцогом Анжуйским принял решение о Варфоломеевской ночи и как раз в годовщину того дня, когда это решение было принято. Король Наваррский был там, ибо Генрих Третий умер на его руках, завещав ему трон; поскольку ему надо было носить траурную одежду из лилового бархата, а ему не на что было купить камзол и штаны, он стащил плащ покойного, полностью подходивший — и по цвету, и по ткани — для траура, сунул его под мышку и скрылся, думал, что никто ничего не заметил. Но у его величества было извинение — если короли, воруя, нуждаются в извинениях, — он был так беден, что не смог бы надеть траура, не подвернись ему этот плащ.
— И вы еще жалуетесь, кузен, что не можете заплатить слугам, — сказал король, — а ведь у короля не было даже комнаты, чтобы сдать ее алхимику за четыре тысячи экю в год.
— Простите, государь, возразил герцог Ангулемский. — Может быть, мои слуги жаловались, что я им не плачу, но я никогда не жаловался, что не могу заплатить им; доказательством служит то, что сейчас говорил господин де Бассомпьер, и в последний раз, когда они явились ко мне требовать свое жалованье, заявляя, что у них нет ни единого каролюса, я ответил им очень просто: «Вы сами должны о себе заботиться, дураки вы этакие! Четыре улицы сходятся к особняку Ангулем; вы в прекрасном месте. Промышляйте». Они последовали моему совету С тех пор слышно было о ночных ограблениях на улицах Мощеной, Вольных Горожан, Нёв-Сент-Катрин и Портняжной, но мои бездельники больше не говорят о своем жалованье.
— Да, — сказал Людовик XIII, — в один прекрасный день я прикажу повесить ваших бездельников перед дверью вашего особняка.
— Это если вы в милости у кардинала, государь! — отвечал со смехом герцог Ангулемский.
— Будем шпиговать, господа, — раздраженно сказал король.
И он набросился на кусок телятины, протыкая его с такой яростью, как будто его шпиговальная игла была шпагой, а телячье мясо — кардиналом.
— Ах, ей-Богу, Людовик, — сказал л’Анжели, — сдается мне, что на этот раз тебя самого шпигуют!
II. ПОКА КОРОЛЬ ШПИГУЕТ
Вот такие реплики — надо сказать, что его окружение на них не скупилось, — вызывали у короля неистовую злобу против своего министра и заставляли принимать внезапные решения, беспрестанно державшие кардинала в двух шагах от гибели.
Если враги его высокопреосвященства заставали Людовика XIII в одну из таких минут, он принимал вместе с ними самые отчаянные решения без уверенности, что он им последует, и давал самые прекрасные обещания без уверенности, что он их выполнит.
Чувствуя, что желчь, вызванная словами герцога Ангулемского, подступает ему к горлу король, продолжая протыкать кусок телятины, огляделся, решая, на кого бы под благовидным предлогом излить свой гнев. Он увидел двух музыкантов, сидевших на возвышении вроде эстрады один царапал лютню, другой пиликал на виоле с тем же ожесточением, с каким король прокалывал свою телятину. Он заметил одну странность, на которую вначале не обратил внимания: каждый из них был одет лишь наполовину.
У Молинье был камзол, но не было ни штанов, ни чулок.
У Жюстена были штаны и чулки, но не было камзола.
— Ба! — воскликнул Людовик XIII. — Что означает этот маскарад?
— Минутку, — сказал л’Анжели, — ответить должен я.
— Дурак! — крикнул король. — Берегись, не доводи меня до крайности!
Л’Анжели взял у Жоржа шпиговальную иглу и стал в позицию ан-гард, точно в руке у него была шпага.
— При всем при том я тебя боюсь, — сказал он. — Приблизься, если осмелишься.
Л’Анжели имел у Людовика XIII привилегии, каких не было ни у кого. В противоположность другим королям, Людовик XIII не хотел, чтобы его веселили, и его разговоры с л’Анжели, когда они были одни, чаще всего вращались вокруг смерти. Людовик XIII очень любил строить самые фантастические и приводящие в отчаяние предположения по поводу потустороннего «может быть». Л’Анжели сопровождал, а часто и вел его в этом загробном паломничестве. Он был Горацио этого второго принца датского, вероятно, — кто знает? — ищущего, как и первый, убийц своего отца; и разговор Гамлета с могильщиками выглядел игривым по сравнению с диалогами Людовика и л’Анжели.
А в спорах с л’Анжели король обычно в конце концов уступал и сводил все к шутке.
Так было и на этот раз.
— Ну, — сказал Людовик XIII, — изволь объясниться, шут.
— Людовик, раз уж тебя назвали Людовиком С п р а в е д л и в ы м, ибо ты родился под знаком Весов, будь хоть раз достоин своего имени, чтобы мой собрат Ножан не оскорблял тебя, как он только что сделал. Вчера, не знаю уж из-за какого пустяка, ты, король Франции и Наварры, возымел жалкую мысль урезать у этих несчастных половину их жалованья. Но, государь, тот, кто получает половину жалованья, и одеваться может лишь наполовину. А теперь, если ты хочешь свалить на кого-нибудь вину за небрежность в их туалете, затей ссору со мной, ибо это я посоветовал им явиться в таком виде.
— Совет дурака! — сказал король.
— А только такие советы и бывают удачны, — ответил л’Анжели.
— Хорошо, — уступил король, — я их прощаю.
— Благодарите его всемилостивое величество Людовика Справедливого, — сказал л’Анжели.
Оба музыканта поднялись и склонились в почтительном поклоне.
— Хорошо, хорошо! — сказал король. — Достаточно!
Он огляделся, проверял, чем заняты соучастники его забавы.
Денуайе шпиговал зайца, Ла Вьёвиль — фазана, Ножан — филейную часть говядины; Сен-Симон не шпиговал, но держал тарелку с салом; Бассомпьер разговаривал с герцогом де Гизом; Барада играл в бильбоке; герцог Ангулемский, устроившись в кресле, спал или притворялся спящим.
— Что вы там говорите герцогу де Гизу, маршал? Это должно быть интересно, — спросил король.
— Интересно для нас, государь, — отвечал Бассомпьер. — Господин герцог де Гиз ищет со мной ссоры.
— По какому поводу?
— Кажется, господин де Вандом скучает в тюрьме.
— Вот так так! — сказал л’Анжели. — А я думал, что скучают только в Лувре!
— И он мне написал, — продолжал Бассомпьер.
— Вам?
— Вероятно, он думает, что я в фаворе.
— И чего же он хочет, мой брат де Вацдом?
— Чтобы ты прислал ему одного из твоих пажей, — сказал л’Анжели.
— Замолчи, дурак! — прикрикнул король.
— Он хочет выйти из Венсена и отправиться воевать в Италию.
— Ну, горе пьемонтцам, — заметил л’Анжели, — если они покажут ему спину.
— И он вам написал?
— Да, прибавив, что считает эту попытку бесполезной, поскольку я, видимо, принадлежу к клике господина де Гиза.
