Она взяла ее, как будто в самом деле собираясь укусить, но ее губы только коснулись моих пальцев.
— Нет, — проговорила она, заменяя предполагаемый укус нежной лаской, — было бы жаль! К тому же неизвестно, плоть это или мрамор, и я, право, боюсь поломать зубы. Ступайте! Но не забудьте: сегодня ровно в восемь.
— О, не беспокойтесь, государыня, я не заставлю себя ждать.
Действительно, точно в восемь вечера я вошла в покои королевы, вся в черном.
Она ждала меня в таком же наряде.
— О, — произнесла она, оглядев меня, — впервые я вижу тебя в черном. Знаешь ли ты, что этот цвет тебе поразительно к лицу? Ты чудо как хороша!
— Вы тоже, государыня, но я бы все же предпочла видеть вас в ином одеянии. А так мы похожи на двух вдов.
— Ты что же, хочешь сказать, что вдовство — самое худшее несчастье, какое могло бы нас постигнуть?
— Что касается меня, то да, клянусь вам! Я очень люблю сэра Уильяма.
— Настолько, чтобы воздвигнуть ему гробницу, как царица Артемизия, — смеясь отозвалась она, — но все же не настолько, чтобы сжечь себя на его погребальном костре.
— Я вам ручаюсь, что если бы родилась в Малабаре…
— Да, но, насколько мне известно, ты родилась в Уэльсе, так что на этот счет я совершенно спокойна. Однако полно, займемся делом. Я тебе говорила, что сегодня вечером ты должна будешь исполнить роль посланницы. Ты готова?
— Я жду приказаний вашего величества.
— Адрес, который дал дон Базилио, с тобой?
— Если бы даже это было не так, я помню его наизусть: улица Святой Бригитты, рядом с лавкой торговца зерном, примерно в середине улицы.
— А имя отца приговоренного?
— Джузеппе Де Део.
— Так вот, ты сядешь в карету без герба и вензеля, которую я велела приготовить для тебя; ты отправишься туда, предложишь Джузеппе Де Део сесть в твою карету и привезешь его сюда.
— Как, государыня? — радостно вскричала я. — Вы хотите поговорить с отцом этого несчастного юноши?
— Да, мне пришла такая фантазия.
— Но если так, он спасен!
— Еще нет.
— И вы поручаете мне отправиться за ним?
— По крайней мере, если ты не откажешься.
— Чтобы я отказалась стать ангелом-хранителем для бедного осужденного, небесной вестницей, посланной свыше утешить скорбящую семью!
— Что ж, если ты считаешь это поручение благодетельным, исполни его, не теряя времени даром.
— О, я уже бегу! Моя накидка, куда подевалась моя накидка?..
Входя в комнату, я уронила ее на кресло. Королева взяла накидку и набросила ее мне на плечи.
— А теперь, — сказала она, — лети, голубка ковчега, и постарайся принести оливковую ветвь!
Я сбежала по лестнице легче той птицы, с которой сравнила меня королева, велела подать экипаж и, вскочив в него, крикнула:
— На улицу Святой Бригитты!
LXVII
От королевского дворца до улицы Святой Бригитты было не более двух шагов, так что ехать мне пришлось недолго. В указанном месте я вышла из кареты. Поскольку едва сравнялось восемь часов вечера, лавка торговца зерном была еще открыта, так что я могла послать туда осведомиться, где живет дон Джузеппе Де Део.
Торговец зерном был поставщиком дворцовых конюшен; он узнал кучера, задавшего ему этот вопрос, и, увидев за занавеской кареты даму, подбежал, взбудораженный предположениями, довольно близкими к истине, догадываясь, что я исполняю поручение короля и королевы.
Он так часто видел, как я проезжаю по улицам Неаполя, сидя в королевской карете подле ее величества, что тотчас меня узнал. Он сказал мне:
— О миледи, тот, кого вы ищете, сейчас в большом горе. Сегодня утром джунта приговорила его сына к смертной казни.
— Это мне известно, — отвечала я, — именно по этому делу я и хочу его повидать. Поскольку вы соседи, я бы хотела узнать от вас, в каком доме и на каком этаже он живет.
— Вот здесь, в этом доме, во втором этаже, — отвечал торговец, указывая на дом, стоявший рядом с его собственным.
— Предупредите, чтобы нас приняли, — сказала я кучеру.
— Но, — продолжал торговец зерном, — я сомневаюсь, чтобы вы, сударыня, застали его у себя.
— Где же он может быть?
— Я видел, как он уходил.
— В такой час?
— Да.
— Наверное, он отправился к какому-нибудь судье с прошением?
— Ох, сударыня, теперь уже никакой судья ничего не может сделать ни для бедного отца, ни для несчастного мальчика!
— Но в таком случае куда же он ушел?
Торговец смотрел на меня испытующе:
— Вам совершенно необходимо его увидеть?
— Необходимо, притом тотчас же!
— А это… для его блага? Простите, что я вас расспрашиваю, сударыня, но несчастный отец сейчас несет такое бремя скорби на своих старых плечах, что, если вы собираетесь прибавить к этому грузу хотя бы одно-единственное пшеничное зернышко, милосердие требует не говорить вам, где он.
— Я не могу вам ничего обещать, но я пришла сюда, также движимая состраданием.
— Что ж, тогда идемте, сударыня, — прости мне Боже, если вы меня обманываете! — я проведу вас к нему.
Я вышла из кареты.
— Нам далеко идти?
— Это в десяти шагах.
Он пошел впереди, я следовала за ним. Пройдя не больше дюжины шагов, он действительно остановился перед малой дверью церкви святой Бригитты.
— Ах, — прошептала я, — теперь я понимаю, зачем он ушел из дому!
Торговец постучался в эту дверь, и она тотчас открылась. Кто-то, по-видимому ризничий, провел нас в церковь, погруженную в полумрак: свет был только в одном приделе.
Мы вошли. Торговец зерном указал мне на старика, даже не коленопреклоненного, а распростертого на ступенях алтаря: он рыдал и бился лбом о холодный мрамор.
— Вот, — проговорил он, — перед вами тот, кого вы искали.
Я его поблагодарила, и он удалился, оставив меня одну, но у двери задержался и вместе с церковным служкой принялся, охваченный любопытством, ждать, что будет дальше.
Я тихо приблизилась к старцу. Он молился и не услышал моих шагов, поэтому я тронула его за плечо. Приподнявшись на одном колене и опершись рукой на алтарную ступень, он взглянул на меня:
— Кто вы и чего хотите от меня? Или вы тот ангел, которого я призывал?
Я отвечала:
— Нет, я не ангел, призванный вами, но, не будучи ангелом, я, тем не менее, может быть, явилась к вам по воле Божьей.
