— Понимаешь, я не хочу предоставлять этому себялюбцу, желающему, чтобы вместо него вздернули на виселицу его лучшего друга, заботиться о нашей безопасности. Он способен удрать на Сицилию со своим охотничьим ружьем и сворой псов, не обеспокоившись, что будет с нами!
— Как? Бежать на Сицилию? Ваше величество полагает, что король задумал покинуть Неаполь?
— А что ты хочешь, чтобы он сделал? Через две недели французы будут здесь. К счастью, у нас остается Нельсон. Как обстоят твои с ним дела? Надеюсь, ты не довела его до отчаяния?
— Нельсон сделает все, чего бы мы ни пожелали, — с улыбкой отвечала я.
— Отлично! Сегодня уже слишком поздно, чтобы просить его сойти на берег, но завтра утром нам необходимо с ним переговорить.
— Почему не сегодня же вечером? Достаточно ему получить два слова, написанных моей рукой, чтобы примчаться на зов в любой час дня и ночи. Сейчас восемь, в половине десятого мы уже можем быть в Неаполе, в десять он получит мою записку и через полчаса будет во дворце.
— Пусть будет так! Ты сама примешь его и все ему расскажешь. Я в это время побеседую с Актоном. Нельсон должен стать нашим душой и телом, тебе ведь это понятно, не так ли? Речь идет просто о жизни и смерти.
— О, ваше величество…
— Вспомни, как мало парижские якобинцы церемонились с моей сестрой! Или ты полагаешь, что здешние будут больше церемониться? А ведь Нельсон может получить от лорда Сент-Винцента приказ не вмешиваться и удалиться от нас. Стало быть, в этом случае нужно, чтобы он ослушался приказа, пренебрег даже распоряжениями Адмиралтейства, если таковые будут получены.
Я рассмеялась:
— Что ж, пусть в решающий час ваше величество растолкует мне, как я должна поступать, чтобы побудить его к неповиновению. Я все исполню, и он не повинуется.
Появился слуга и доложил, что экипаж готов.
— Едем! — сказала Каролина.
— Ваше величество не предупредит короля?
— Чего ради?
— А что если он вызовет к себе его превосходительство генерал-капитана?
— Актон не поедет, не повидавшись со мной. Идем же!
Мы быстро спустились вниз, никого не предупредив.
Королева закуталась в кашемировую шаль, так как шел проливной дождь и было холодно. Мы вскочили в экипаж, закрыли окна, и кучер пустил коней в галоп.
Весьма озабоченная, Каролина откинулась на спинку сидения. Можно было подумать, что она дремлет, если бы не сотрясавшая ее по временам нервная дрожь. Вздрагивая так, она бормотала или слово «фат», которое относилось к Макку, или «трус» — это значило, что она вспоминает о своем супруге. Вдруг она вскричала:
— О Нельсон! Храбрый Нельсон! В нем вся наша надежда, Эмма!
Я сжала ей руку и произнесла:
— Будьте покойны, государыня, я отвечаю за него как за самое себя.
Через полтора часа после отъезда из Казерты мы вошли в королевский дворец.
Едва выйдя из экипажа, королева осведомилась, где сейчас генерал-капитан Актон.
К счастью, он был во дворце.
— Ступайте и скажите ему, что я сию минуту жду его у себя, — приказала Каролина.
Мы стали подниматься по лестнице.
Всем, кто, встречаясь на пути, предлагал ей свои услуги, и мужчинам и женщинам, королева, отсылая их, отвечала:
— Спасибо!
В ее апартаменты мы вошли вдвоем.
Дежурный служитель, ставя на стол канделябр, осведомился, не будет ли у королевы каких-либо приказаний.
— Не пускайте сюда никого, кроме господина Актона, милорда Нельсона и сэра Уильяма Гамильтона, — распорядилась она с той особой резкой четкостью, какая была у нее признаком сильного волнения.
Она сама принесла и положила передо мной на стол бумагу, перо и чернильницу:
— Пиши ему, — сказала она мне.
Я взяла перо и торопливо набросала такие слова:
«Приходите! Мы, королева и я, ждем Вас во дворце по важному делу.
Эмма».
— Что ты ему написала? — спросила королева.
— Чтобы пришел, и все.
— Как так «и все»?
— А больше ничего и не требуется.
— Эмма, Эмма! — воскликнула королева. — Ты его упустишь!
— Вы же сами избрали меня вашим лоцманом, разве нет?
— Разумеется, но все же…
— В таком случае не вмешивайтесь в мои маневры и позвольте мне поступать по собственному разумению.
— Действуй!
Но, соглашаясь предоставить мне самостоятельность, Каролина передернула плечами, давая понять, что на моем месте она сама бы действовала иначе.
Но меня это нисколько не обеспокоило.
— А теперь, — обратилась я к ней, — кого ваше величество намерены послать с этим письмом?
— Им займется Актон. Если отправить шлюпку из военной гавани, можно добраться до «Авангарда» за десять минут.
В это мгновение вошел Актон.
— Какое-то несчастье, государыня, не правда ли? — сказал он, приближаясь к королеве; на лице его было выражено крайнее беспокойство.
— Да, — отвечала Каролина, — случилось величайшее бедствие. Генерал Макк разбит, а король два часа назад возвратился в Казерту, предварительно явив миру чудеса доблести.
И она разразилась резким нервным хохотом, свойственным ей в минуты крайнего раздражения.
Поскольку Актон смотрел на нее с возрастающим недоумением, она продолжала:
— Вы все узнаете тотчас, но сначала пошлите эту записку лорду Нельсону. Необходимо, чтобы он смог без помех пересечь военную гавань.
— Я спущусь во внутреннюю гавань, — отвечал генерал, — чтобы лично отправить за милордом шлюпку и отдать распоряжения дежурному офицеру.
И он удалился.
— Хорошо, по крайней мере, что он послушен, — молвила королева, глядя ему вслед.
— Почему вы не оказываете ему честь, говоря, что он предан, государыня?
— Потому что такого слова не существует в придворном словаре.
— Ну вот еще! А как же герцог д’Асколи?
— Он не придворный короля, а его друг; когда король счастлив, не кто иной, как д’Асколи, высказывает ему самые горькие истины. Не то что ты, льстивая кошечка! Ты ведь никогда не говоришь мне ничего неприятного!
— Разве я виновата, если самые горькие истины, какие можно высказать вашему величеству, все равно хвалебны?
Королева поцеловала меня в лоб и стала прохаживаться из угла в угол. По временам она выходила на балкон и смотрела в темную даль, туда, где стояли корабли английского флота, каждый из которых можно было отличить от прочих по его опознавательным огням. И всякий раз, глядя в ту сторону, она бормотала:
