В это время взгляд дамы случайно остановился на мне. Ее глаза так и впились в мое лицо.
— Право, — пробормотала она, — что за блистательное создание! Да взгляните же сюда, Ромни!
И она положила ему руку на плечо, стараясь отвлечь от печальных мыслей. Он помотал головой, словно прогоняя горестные воспоминания.
— Что вы сказали, Арабелла?
— Я говорю, что вам лучше бы не оглядываться каждую минуту назад, а взглянуть на то, что перед вами.
Художник взглянул на меня и, казалось, остолбенел от изумления.
— Подойдите сюда, мисс, — сказала мне дама, — и позвольте нам рассмотреть вас как следует. Вы так хороши, что глядеть на вас одно удовольствие.
Мое лицо вспыхнуло румянцем стыда, но сердце так и запрыгало от радости. Это было совсем не то, что похвала маленького пастушонка, назвавшего меня красивой, или придирки взбалмошных пансионерок, которые оттого и смеялись над моей неловкостью, что я показалась им слишком красивой. Теперь леди и джентльмен, настоящие городские господа, восхищались мной, и искренне, без оговорок!
Я сама не заметила, как подошла поближе.
Художник протянул мне руку, и в ответ я подала свою.
— А что за ручка! Я не говорю о том, какова она сейчас, но какой обещает стать! Посмотрите-ка, Арабелла.
— О, будьте уверены, что я любуюсь ею с таким же наслаждением, как вы, Ромни. Благодарение Богу, я не завистлива. Вы разрешите узнать ваше имя, мисс?
— Меня зовут Эмма, сударыня, — отвечала я.
— А сколько вам лет? — спросил художник.
— Должно быть, около четырнадцати, сударь.
— Как? Вы не знаете собственного возраста?
— Матушка никогда не называла мне его точно.
— Право же, это наверняка дочь какой-нибудь герцогини, — заметил Ромни.
— Нет, милорд, — возразила я. — Моя мать простая крестьянка.
— А эти малыши, — спросила дама, — они ваши брат и сестра?
— Нет, миледи, меня взяли в дом их дедушки, чтобы я заботилась о них и обучала их чтению и письму.
Склонясь к художнику, дама шепнула ему на ухо:
— Подумать только, Ромни, какую карьеру она бы сделала в Лондоне с таким-то личиком!
— Замолчите, искусительница! Вы же погубите девочку!
Он обернулся ко мне:
— Мисс Эмма, не соблаговолите ли вы оказать мне величайшую любезность?
— Охотно, сударь, — отвечала я. — А какую?
— Потерпите минут пять, сделайте милость, чтобы я мог сделать с вас набросок.
— С удовольствием, сударь.
— В таком случае оставайтесь в том же положении, как и сейчас.
Я замерла. Он слегка повернулся на своей скамеечке, и меньше чем минут за десять прелестная акварель была готова.
Пока он работал, я с жадностью следила за каждым движением его кисти.
Закончив, художник показал мне набросок:
— Вы узнаете себя?
— О, — вскричала я, вновь краснея, на сей раз от удовольствия, — этого не может быть, я не настолько красива!
— Вы еще в тысячу раз лучше! Но знаете, Арабелла, для того, чтобы передать эту прозрачность кожи, воспроизвести блеск этих влажных глаз, эту пышную волну волос, нужны масляные краски… Приезжайте-ка в Лондон, мисс! Когда жизнь в провинции вам наскучит, за один-единственный час, если вы соблаговолите мне его уделить, я заплачу вам столько же, сколько вы получаете за год воспитания этих двух ребятишек.
— После этого попробуйте назвать меня искусительницей, Ромни!
— Вы тоже можете что-нибудь предложить ей, Арабелла, я не стану вам мешать.
— Если вы приедете в Лондон, мисс, и если согласитесь удовлетвориться местом компаньонки с жалованьем десять фунтов в месяц, я буду счастлива взять вас к себе… Ромни, дайте-ка мне листок бумаги и карандаш.
— Что вы собираетесь делать?
— Дать этой прелестной крошке свой адрес.
— Зачем? — обронил Ромни, пожимая плечами.
— Кто знает, — промолвила Арабелла.
— И у вас хватит отваги, чтобы держать при себе такую красавицу?
— Почему бы и нет? — с вызовом отвечала дама. — Я из тех, кто ищет сравнений, вместо того чтобы бегать от них.
И, повернувшись ко мне, она прибавила:
— Вот мой адрес, мисс. Сохраните его на всякий случай.
На бумаге было написано: «Мисс Арабелла, Оксфорд-стрит, 23». Я взяла ее, не совсем понимая, что мне с ней делать, да, собственно, и не собираясь ее использовать. Но, может быть, и Ева некогда так же взяла яблоко, вовсе не имея намерения его съесть.
— Идемте, Ромни, — произнесла молодая женщина, увлекая художника к лодке. — Нас ждут в Парк-Гейте через час, а надо еще пересечь весь пролив.
Художник встал, бросил золотую монету к ногам крестьянки, позировавшей ему, и, проходя в двух шагах от меня, проговорил:
— Приезжайте в Лондон, мисс, вам там будет хорошо… а если не приедете, будет еще лучше. А пока, — он махнул рукой, — прощайте… или до свидания!
— До свидания! — крикнула Арабелла, садясь в лодку.
И хрупкая посудина стремительно заскользила по воде, гонимая усилиями четверых гребцов.
Погруженная в глубокую задумчивость, я двинулась с детьми к дому.
IV
Здесь уместно вспомнить, как поразили мое воображение слова Дика, когда он упомянул о большом зеркале в золоченой раме, в котором я увижу себя с головы до ног. Если такого замечания было достаточно, чтобы фантазия тотчас унесла меня в волшебные дворцы феи Морганы, легко представить, какие безумные видения закружились в моем мозгу после разговора с художником и его прекрасной спутницей.
Я не поняла и половины тех слов, которыми они обменивались между собой, да и тех, с которыми они обращались ко мне. Но я, тем не менее, поняла, что художник обещал мне пять фунтов за каждый сеанс, если я стану ему позировать, а мисс Арабелла предлагает десять фунтов в месяц, если я соглашусь быть ее компаньонкой. Короче, оба заверили меня, что в Лондоне я тотчас разбогатею.
Конечно, место компаньонки у женщины, чье положение в обществе, как мне показалось, несколько двусмысленно, не назовешь особенно почетным. Но для меня, дочери бедной служанки с фермы, для меня, бывшей овечьей пастушки, незадачливой пансионерки из заведения миссис Колманн, а ныне воспитательницы, получающей четыре пенса в день за свои занятия с детьми у мистера Томаса Хоардена, — для меня возможность получать сто фунтов в год вместо нынешних семи-восьми была большим шагом вперед к грядущему благоденствию.
И потом, само это магическое слово — Лондон! Город, о котором все говорят, куда все рвутся, средоточие всех честолюбивых порывов, устремленных туда, подобно тому как все реки стремятся к морю… Лондон! Просто попасть туда — ведь и это одно уже немало. Оказаться в столице, где полтора миллиона жителей, вместо того чтобы прозябать во флинтширском городишке, затерянном среди гор Уэльса, у пустынных и мрачных песчаных берегов Ирландского моря!
