Некоторое время я сидел с ними, рассказывал им кое-какие
университетские истории (но не про охоту на Стерву), а потом вышел на воздух. Я
сгребал опавшие листья в наступающих сумерках, ощущал холодный воздух на моих
щеках как благословение, махал проходившим мимо соседям, а за ужином съел три
гамбургера, приготовленных мамой. Потом она сказала мне, что пойдет в церковь,
где дамы-благотворительницы готовят праздничное угощение для лежачих больных.
Она полагала, что мне вряд ли захочется провести вечер в обществе старых куриц,
но если я соскучился по кудахтанью, то мне будут рады. Я поблагодарил ее, но
сказал, что, пожалуй, лучше позвоню Эннмари.
— Почему это меня не удивляет? — сказала она и ушла. Я
услышал шум отъезжающей машины и без особой радости принудил себя подойти к
телефону и позвонить Эннмари Сьюси. Через час она приехала в отцовском “пикапе”
— улыбка, падающие на плечи волосы, пылающие помадой губы. Улыбка скоро
исчезла, как вы, возможно, сами сообразили, и через пятнадцать минут после
того, как Эннмари вошла в дом, она ушла из него и из моей жизни. Покедова,
беби, пиши. Примерно в один месяц с “Вудстоком” <Фестиваль рок-музыки,
состоявшийся 15 — 17 августа 1969 года и вылившийся в протест против войны во
Вьетнаме.> она вышла замуж за страхового агента из Льюистона и стала Эннмари
Джалберт. У них трое детей, и они все еще состоят в браке. Пожалуй, неплохо,
ведь так? А если и нет, то вы все-таки должны признать, что это чертовски
по-американски.
Я стоял у окна над мойкой и смотрел, как габаритные фонари
“пикапа” мистера Сьюси удаляются по улице. Мне было стыдно за себя — черт, как
расширились ее глаза. Как улыбка сползла с губ и они задрожали! — но, кроме
того, я чувствовал себя говенно счастливым, омерзительно ликующим. Мне было так
легко, что я готов был протанцевать вверх по стене и по потолку, наподобие
Фреда Астера.
Позади меня послышались шаркающие шаги. Я обернулся и увидел
отца — он шел своей черепашьей походкой, волоча по линолеуму ноги в шлепанцах.
Он шел, выставив перед собой одну руку. Кожа на ней начала походить на большую,
почти сваливающуюся перчатку.
— Я, кажется, слышал сейчас, как юная барышня назвала юного
джентльмена занюханным мудаком? — спросил он мягким голосом, будто для
препровождения времени.
— Ну-у.., да. — Я переступил с ноги на ногу. — Может, и
слышал.
Он открыл холодильник, пошарил и достал кувшин с красным
чаем. Он пил его без сахара. Я как-то тоже выпил этот чай в чистом виде и могу
сказать вам, что у него почти нет вкуса. Согласно моей теории, отец всегда
доставал красный чай, потому что он был в холодильнике самым ярким, и отец
всегда знал, что именно он достает.
— Дочка Сьюси, верно?
— Да, пап, Эннмари.
— У всех Сьюси скверный норов. Пит. Она и дверью хлопнула,
верно?
Я улыбнулся. Не мог удержаться от улыбки. Просто чудо, что
из двери не выл??тело стекло.
— Вроде бы хлопнула.
— Сменил ее в колледже на модель поновее, а? Сложный вопрос.
Простым ответом — и в конечном счете, возможно, наиболее правдивым было бы “да
нет”. Я так и ответил.
Он кивнул, достал самый большой стакан из шкафчика рядом с
холодильником, и мне показалось, что он вот-вот прольет чай на сервант и себе
на ноги.
— Дай я налью, — сказал я. — Ладно?
Он не ответил, однако посторонился и позволил мне налить
чай. Я вложил ему в руку на три четверти полный стакан, а кувшин убрал назад в
холодильник.
— Хороший чай, пап?
Молчание. Он стоял, держа стакан обеими руками, точно
маленький ребенок, и пил крохотными глоточками. Я подождал. Решил, что он не ответит,
и взял из угла мой чемодан. Учебники я положил поверх одежды и теперь достал
их.
— Будешь заниматься в первый вечер каникул? — сказал отец,
заставив меня вздрогнуть: я почти забыл о его присутствии. — Это надо же!
— Я немножко отстал по паре предметов. Преподаватели там
уходят вперед куда быстрее школьных учителей.
— Колледж, — сказал он. Долгая пауза. — Ты в колледже. Это
прозвучало почти как вопрос, а потому я сказал:
— Ага, пап.
Он еще немного постоял там, словно бы следя, как я складываю
стопками учебники и тетради. А может быть, и правда следил. Точно определить
было невозможно. Наконец он зашаркал к двери, вытянув шею, приподняв защитную
руку, а другая рука — со стаканом красного чая — была теперь прижата к груди. У
двери он остановился и, не поворачивая головы, сказал:
— Хорошо, что ты от этой Сьюси избавился. Все Сьюси с
норовом. Можно нарядить их, да только не пойти с ними куда-нибудь. Найдешь себе
получше.
Он вышел, держа стакан прижатым к груди.
Глава 28
Пока мой брат с женой не приехали из Нью-Глостсра, я и
правда занимался; одолел социологию наполовину и пропахал сорок страниц
геологии — и все за три надрывающих мозг часа. К тому времени, когда я сделал
перерыв, чтобы сварить кофе, во мне чуть-чуть зашевелилась надежда. Я отстал.
Катастрофически отстал, но, может быть, все-таки не необратимо. Еще можно
нагнать.
То есть если в будущем я сумею обходить стороной гостиную
третьего этажа. В четверть десятого мой брат, который органически никуда до
захода солнца не приезжает, въехал в ворота. Его жена восьмимесячной давности,
щеголяя пальто с воротником из настоящей норки, несла пудинг, а Дейв — миску
запеченной фасоли. Из всех людей на земле только мой брат был способен
додуматься до того, чтобы везти запеченную фасоль из другого графства на
семейное празднование Дня Благодарения. Он хороший парень, Дейв, мой брат,
старше меня на шесть лет, и в 1966 году — бухгалтер в небольшой фирме,
владевшей полудюжиной закусочных, специализировавшихся на гамбургерах. К 1996
году закусочных стало восемьдесят, а мой брат с еще тремя партнерами —
владельцем фирмы. Он стоит три миллиона долларов — во всяком случае, на бумаге
— и трижды шунтировался. Можно сказать, по шунтированию за каждый миллион.
Следом за Дейвом и Кэти в дом вошла мама, припудренная
мукой, полная бодрости от сделанного доброго дела и вне себя от радости, что
оба ее сына с ней. Начались веселые разговоры. Наш отец сидел в уголке, слушал,
сам ничего не говорил, но улыбался, и его странные глаза с расширенными
зрачками переходили с лица Дейва на мое и снова на лицо Дейва. Полагаю, его
глаза откликались на наши голоса. Дейв спросил, а где Эннмари. Я ответил, что
мы с Эннмари решили пока не встречаться. Дейв спросил, значит ли это, что мы…
Но он не успел договорить — и его мать, и его жена наградили его теми женскими
тычками, которые означают: “Не теперь, дружок, не теперь!” Увидев, как широко
раскрылись мамины глаза, я понял, что попозже она тоже захочет задать мне
вопрос-другой. А вероятно, и побольше. Маме была нужна ИНФОРМАЦИЯ. Матерям она
всегда нужна.
