— Хренов Рви-Рви, — пропыхтел он, все еще хихикая, но вид у
него был ошарашенный. — Ну ты даешь, бля, ну и даешь!
— Да не стой столбом, дубина! — крикнул Скип. — Помоги нам!
Ронни еще помедлил, не злясь, а просто решая, как будет
лучше всего, потом оглянулся проверить, кто еще пришел. Он поскользнулся, и
Тони ДеЛукка, который тоже еще похихикивал, ухватил его и удержал на ногах. Они
столпились на затопленном Променаде, все мои карточные приятели из гостиной
третьего этажа, и почти все по-прежнему не могли удержаться от смеха. Они были
похожи.., не знаю на что. Я так, наверное, и не узнал бы, если бы не
рождественский подарок Кэрол., но, конечно, это было потом.
— Тони, ты, — сказал Ронни, — Брад, Ленни, Барри берем его
за ноги.
— А я, Ронни? — спросил Ник. — А что я?
— Чтобы его поднимать, ты мелковат, — сказал Ронни, — но,
может, он прочухается, если его пососут.
Ник попятился. Ронни, Тони, Брад и Барри Маржо проскользнули
слева и справа от нас. Ронни и Тони подсунули руки под икры Стоука.
— Ох, черт! — взвизгнул Тони с омерзением и все еще почти
смеясь. — Это надо же! Ноги, как у пугала!
— Ноги, как у пугала! Ноги, как у пугала! — злобно
передразнил его Ронни. — Поднимай, мудак, итальяшка трахнутый, нимрод! Это тебе
не выставка искусства. Ленни и Барри, подхватите его под обездоленную жопу
вместе с ними. И сбросьте…
— ..когда другие ребята его поднимут, — докончил Ленни. —
Усек. И не обзывай моего paisan <Здесь: земляк (исп.).> итальяшкой.
— Уйдите, — выкашлянул Стоук. — Прекратите, убирайтесь..,
неудачники хреновы… — Он снова задохнулся в пароксизме кашля. Жуткие рвотные
звуки. В свете фонаря его губы выглядели серыми и скользкими.
— Это кто же про неудачников вякает? — сказал Ронни. —
Хренов полуутопший педик. — Он посмотрел на Скипа, из волнистых волос на
прыщавое лицо стекала вода. — Командуй, Кирк.
— Раз.., два.., три… ВЗЯЛИ!
Мы выпрямились. Стоук Джонс появился из воды, как затонувший
корабль, поднятый со дна. Мы зашатались под его тяжестью. Передо мной на
мгновение повисла его рука, а затем скрепленная с ней кисть описала дугу и
больно хлестнула меня по лицу. Бац! Я снова начал смеяться.
— Положите меня! Мудаки трахнутые, положите меня! Мы
пошатывались, выделывали па в снежном месиве. С него стекала вода, с нас
стекала вода.
— Эколлс! — заорал Ронни. — Марчант! Бреннен! Чтоб вам, да
помогите, мудаки безмозглые, а?
Рэнди и Билли зашлепали к нам. И еще трое-четверо,
привлеченные криками и всплесками (почти все любители “червей” с третьего
этажа), ухватили Стоука. Мы неуклюже перевернули его — наверное, смахивая на
самую фанатичную группу поддержки, по какой-то причине репетирующую под
проливным дождем. Стоук перестал вырываться. Он неподвижно лежал на наших
руках, его руки свисали справа и слева, ладони были повернуты вверх, точно
чашечки, подставленные под дождь. Все уменьшающиеся каскады низвергались из его
намокшей шинели и штанин. “Он взял меня на руки и отнес к себе домой, — сказала
Кэрол, говоря о мальчике с ежиком коротких волос, мальчике, который был се
первой любовью. — Нес всю дорогу вверх по Броуд-стрит в один из самых жарких
дней года. Он нес меня на руках”. Я не мог выбросить ее голос из головы. В
каком-то смысле так никогда и не смог.
— Общежитие? — спросил Ронни у Скипа. — Тащим его в
общежитие?
— Дьявол, не туда! — сказал Нат. — В амбулаторию.
Поскольку мы вытащили его из воды (а это была большая
трудность и уже преодоленная), то амбулатория была именно тем, что требовалось.
Она помещалась в маленьком кирпичном здании сразу за Беннет-Холлом, и до нее
было триста — четыреста ярдов. Стоит нам выбраться с дорожки на асфальт проезда
— и дальше идти будет нетрудно.
И мы отнесли его в амбулаторию — несли на высоте наших плеч,
будто сраженного героя с поля брани. Кое-кто из нас еще испускал хихиканье или
фыркал. В том числе и я. Один раз я перехватил взгляд Ната: он смотрел на меня
так, будто я и презрения был недостоин, и я попытался подавить рвавшиеся наружу
звуки. Несколько секунд я держался, а потом вспомнил, как он крутился на своем
костыле (“Олимпийские судьи все.., дают ему десять очков”), и начинал снова.
Пока мы несли Стоука вверх по склону к амбулатории, он
заговорил всего раз.
— Дайте мне умереть, — сказал он. — Хоть разок в глупых все
мне-мне-мне жизнях сделайте что-то стоящее. Положите меня и дайте мне умереть.
Глава 35
Приемная была пуста. Телевизор в углу демонстрировал старый
эпизод “Золотого дна” неизвестно кому. В те дни они еще не умели толком
настраивать цвет, и лицо папаши Картрайта было цвета свежего авокадо. Наверное,
мы шумели, точно стадо бегемотов, выбирающихся на берег, и дежурная сестра
сразу выбежала к нам. Следом за ней — санитарка (скорее всего студентка,
отрабатывающая стипендию вроде меня) и щуплый тип в белом халате. На шее у него
висел стетоскоп, а из уголка рта торчала сигарета. В Атлантиде курили даже
доктора.
— Ну, что с ним? — спросил врач у Ронни, то ли потому, что
Ронни выглядел главным, то ли потому, что он стоял к нему ближе всех.
— Шлепнулся на Этапе Беннета, когда шел в Холиоук, — ответил
Ронни. — Чуть не утоп. — Помолчав, он добавил:
— Он безногий.
Словно в подтверждение этих слов Билли Марчант взмахнул
костылем Стоука. Видимо, никто не позаботился подобрать второй.
— Опусти эту штуку, ты что, бля, хочешь мне мозги вышибить?
— сердито спросил Ник Праути, стремительно наклонившись.
— Какие еще мозги? — откликнулся Скип, и мы все
расхохотались так, что чуть не уронили Стоука.
— Отсоси у меня наискось, ослиная жопа, — сказал Ник, но он
и сам смеялся. Врач нахмурился.
— Несите его вон туда, а свои выражения приберегите для
своих сборищ.
Стоук снова закашлялся, басисто, надрывно. Так и казалось,
что изо рта у него посыпятся сгустки крови, таким тяжелым был этот кашель.
Мы извивающейся змеей пронесли Стоука через приемную, но
пройти сквозь дверь смотровой в таком строю не могли.
— Дайте-ка мне, — сказал Скип.
— Ты его уронишь, — сказал Нат.
— Нет, — сказал Скип. — Не уроню; только погодите, чтобы я
ухватил покрепче.
Он встал рядом со Стоуком, потом кивнул мне справа и Ронни
слева.
— Опускаем! — сказал Ронни, и мы послушались. Скип крякнул,
приняв на себя всю тяжесть Стоука, и я увидел, как вздулись жилы на его шее.
Потом мы попятились, Скип внес Стоука в смотровую и положил на стол. Тонкий
бумажный лист, прикрывавший кожаную поверхность, сразу промок. Скип отступил на
шаг. Стоук пристально смотрел на него со стола, лицо у него было смертельно
бледным, если не считать двух красных пятен на скулах — красными, как румяна,
были эти пятна. Вода ручейками стекала с его волос.
