— Начинайте, Дэвид. Прошу вас. Это же ваши мальчики. Меня
слегка пробрало. Я мог быть и таким, и сяким — в том числе дерьмом, способным
смеяться над калеками, когда они падают в лужи под проливным дождем, — но
только не мальчиком Душки Душборна…
Душка вцепился в край трибуны и поглядел на нас с
торжественной суровостью, быть может, думая (в глубинном уголке его сознания,
отведенном исключительно для сладких грез), что настанет день, когда он вот так
обратится к своим штабным офицерам, чтобы привести в движение могучую армию,
нацеленную на Ханой.
— Джонс исчез, — сказал он наконец. Это прозвучало зловеще и
двусмысленно, будто реплика в фильме Чарльза Бронсона.
— Он в амбулатории, — сказал я и насладился удивлением на
лице Душки. Эберсоул тоже как будто удивился. Гарретсен продолжал
благожелательно смотреть куда-то перед собой, как человек, в меру нанюхавшийся.
— Что с ним такое? — спросил Душка. Это не входило в
сценарий — ни в тот, который он разработал сам, ни в тот, который подготовили
они с Эберсоулом, — и Душка начал хмуриться. И еще он крепче ухватился за
трибуну, словно опасаясь, что она вспорхнет и улетит.
— Ее упадала и бум! — сказал Ронни и приосанился, услышав
смех. — Кроме того, он вроде схватил пневмонию, или двусторонний бронхит, или
что-то там такое. — Он перехватил взгляд Скипа, и мне показалось, что Скип
слегка кивнул. Это было шоу Скипа, а не Душки, но если нам повезет — если
повезет Стоуку, — троица перед нами никогда об этом не узнает.
— Ну-ка расскажите с самого начала, — сказал Душка. Он уже
не просто хмурился, а горел яростью. Точно так же, как в ту минуту, когда
обнаружил на своей двери крем для бритья.
Скип поведал Душке и новым друзьям Душки, как мы увидели из
окна гостиной на третьем этаже, что Стоук направляется к Дворцу Прерий, как он
упал в лужу, как мы вытащили его и отнесли в амбулаторию, как доктор сказал,
что Стоук тяжело болен. Врач этого не говорил, но это было бы лишним. Те из
нас, кто прикасался к коже Стоука, знали, что он весь горит, и все мы слышали
его жуткий кашель. Скип промолчал о том, что Стоук рвался вперед так, словно
хотел убить всех и вся, а затем умереть и сам, и он ничего не сказал о том, как
мы смеялись — Марк Сент-Пьер так безудержно, что обмочил штаны.
Когда Скип кончил. Душка неуверенно покосился на Эберсоула.
Эберсоул ответил ему недоуменным взглядом. У них за спиной декан Гарретсен
продолжал улыбаться безмятежной улыбкой Будды. Намек был ясен. Это шоу Душки; и
для него будет лучше, если это шоу хорошо подготовлено.
Душка перевел дух и снова уставился на нас.
— Мы считаем, что Стоукли Джонс виновен в вандализме и
публичном нарушении нравственности, запачкавших северную стену Чемберлена
сегодня утром. Точное время нам неизвестно.
Я сообщаю вам слово в слово то, что он сказал, не изменив ни
единого. И если не считать “возникла необходимость уничтожить деревню, чтобы ее
спасти”, это, пожалуй, самый блистательный пример начальственного красноречия,
какой я только встречал в своей жизни.
Полагаю, Душка ожидал, что мы заахаем и заохаем, как
статисты в зале суда, где Перри Мейсон под занавес начинает все расставлять по
своим местам. А мы молчали, Скип внимательно следил за Душкой и, когда тот
снова набрал воздуха для следующей тирады, спросил:
— А почему ты думаешь, что это он, Душка? Хотя у меня нет
полной уверенности — я никогда его об этом прямо не спрашивал, — но я не
сомневаюсь, что Скип употребил это прозвище нарочно, чтобы еще больше вывести
Душку из равновесия. Но так или нет, а оно сработало. Душка почти сорвался,
посмотрел на Эберсоула и изменил тактику. Над его воротником появилась красная
полоска. Я зачарованно наблюдал, как она ширится. Просто диснеевский
мультфильм: Дональд Дак старается совладать со своей яростью. Знаешь, что это
ему не удастся, и взвешиваешь, насколько его хватит, прежде чем он сорвется.
— Думаю, тебе известен ответ на этот вопрос, Скип, — наконец
сказал Душка. — Стоукли Джонс носит верхнюю одежду с особым символом на спине.
— Он схватил свою папку, достал лист бумаги, посмотрел на него, потом повернул
так, чтобы мы все могли увидеть. Никто из нас не удивился тому, что было
изображено на листе. — Вот этот символ. Он был изобретен коммунистической
партией вскоре после окончания Второй мировой. Он означает “победу через инфильтрацию”,
и подрывные элементы называют его “Сломанный крест”. Кроме того, он приобрел
популярность у таких внутренних групп, как “Черные мусульмане” и “Черные
пантеры”. Поскольку на спине Стоука Джонса этот символ появился гораздо раньше,
чем на стене нашего общежития, мне кажется, не требуются конструкторы ракет,
чтобы…
— Дэвид, это же полное дерьмо! — сказал Нат, вставая. Он был
бледен и дрожал, но больше от гнева, чем от страха. Слышал ли я когда-нибудь
прежде, чтобы он сказал “дерьмо” прилюдно? По-моему, нет.
Гарретсен улыбнулся моему соседу по комнате
благожелательнейшей улыбкой. Эберсоул поднял брови с вежливым интересом. Душка
словно обалдел. Полагаю, уж от кого-кого, а от Ната Хоппенстенда он возражений
не ожидал.
— Этот символ основан на английских военно-морских сигналах
флагами и подразумевает ядерное разоружение. Его придумал знаменитый английский
философ. По-моему, он даже получил “сэра”. И говорить, будто его сочинили
русские? Господи помилуй! И этому вас учат в РОТС, такому вот дерьму?
Нат гневно смотрел на Душку, уперев руки в бока. Душка
пялился на него, окончательно сбитый с толку. Да, именно этому его учили в
РОТС, и он заглотнул наживку целиком. Это наталкивало на вопрос: а чего еще
наглотались ребята из РОТС?
— Полагаю, эти сведения о Сломанном Кресте очень интересны,
— мягко вмешался Эберсоул, — и это полезная информация.., разумеется, если она
точна.
— Точна-точна, — сказал Скип. — Берт Рассел, а не Джо
Сталин. Английские ребята носили этот знак, когда пять лет назад протестовали
против того, что в английских портах базируются атомные подлодки США.
— Блядский А! — крикнул Ронни и замахал кулаком над головой.
Примерно год спустя или чуть позже Пантеры — которым, насколько мне известно,
символ мира Бертрана Рассела был до лампочки — вот так же взмахивали кулаками
на своих митингах. И, разумеется, двадцать лет спустя или еще дальше по линии
времени все мы, подмытые детки шестидесятых, проделывали то же на
рок-концертах. “Брюууууу-уууус! Брюууууууус!"
— Давай, детка! — со смехом добавил Хью Бреннен. — Давай,
Скип! Давай, большой Нат!
— Не выражайся в присутствии декана! — рявкнул Душка на
Ронни.
Эберсоул проигнорировал и похабщину, и выкрики с галерки.
Его полный интереса и скептичности взгляд был устремлен на моего соседа по
комнате и на Скипа.
