Бобби был бы рад задать про это кучу вопросов — миллиард, а
то и больше, но почувствовал, что умнее будет промолчать. Перед лавкой
закладчика со свисающими над дверью тремя золотыми шарами он остановился
посмотреть на десяток опасных бритв, разложенных на бархате. Лезвия были
наполовину открыты, а бритвы расположены кольцом, что создавало странный, а для
Бобби — завораживающий эффект. Глядя на них, казалось, что ты глядишь на
изделия, отштампованные каким-то смертоносным станком. Ручки у них были куда
красивее, чем у бритвы Теда. Одна — словно из слоновой кости, другая — будто из
рубина с золотыми прожилками, а третья — будто из хрусталя — Если бы вы купили
такую, так шикарно брились бы, верно? — сказал Бобби.
Он думал, Тед улыбнется, но Тед не улыбнулся.
— Когда люди покупают такие бритвы, Бобби, они ими не
бреются.
— То есть как?
Но Тед ничего ему не объяснил, зато купил для него в
греческой кулинарной лавке сандвич под названием “джиро”: свернутая домашняя
лепешка, из которой сочился сомнительный белый соус — Бобби он показался очень
похожим на гной из прыщиков. Он вынудил себя откусить кусок — Тед сказал, что
они очень вкусные. И оказалось, что ничего вкуснее он не едал; такой же
мясистый, как гамбургер из сосисок в закусочной “Колония”, но с удивительным
привкусом, какого ни у гамбургеров, ни у сосисок никогда не бывает. И до чего
здорово было есть на тротуаре, шагая рядом с другом, посматривая по сторонам и
зная, что на него тоже смотрят.
— А как называется этот район? — спросил Бобби. — У него
есть название?
— Теперь — кто его знает! — Тед пожал плечами, — Когда-то
его называли Греческим. Потом наехали итальянцы и пуэрториканцы, а теперь вот —
негры. Есть писатель, Дэвид Гудис — из тех, кого преподаватели колледжей не
читают, гений книжек в бумажных обложках на прилавках аптек. Так он назвал его
“Там, внизу”. Он говорит, что в каждом городе есть такой вот район или квартал,
где можно купить секс, или марихуану, или попугая, который сыплет отборным
матом, и где мужчины сидят на крылечках и болтают — вон как те, напротив; где
женщины словно бы всегда орут, чтобы их чада немедленно шли домой, если не
хотят попробовать ремня, где бутылки с вином всегда носят в бумажных пакетах. —
Тед указал на сточную канаву, где горлышко пустой бутылки действительно
высовывалось из коричневого пакета. — “Там, внизу”, — говорит Дэвид Гудис, —
это место, где нет необходимости в фамилиях и где можно купить все, если есть
деньги.
"Там, внизу”, — подумал Бобби, поглядывая на трех
смуглых подростков в гангстерских плащах, не спускавших с них стаз, пока они
проходили мимо, — это страна опасных бритв и особых сувениров”.
Никогда еще “Критерион” и универмаг Мунси не казались такими
далекими. А Броуд-стрит? И она, и весь Харвич словно остались в другой
галактике.
Наконец, они подошли к заведению, которое называлось
“Угловая Луза” — бильярд, игральные автоматы, бочковое пиво. И тут тоже свисало
полотнище с “ЗАХОДИТЕ, ВНУТРИ ПРОХЛАДНО”. Когда Бобби и Тед прошли под ним, из
двери вышел парень в полосатой майке с рисунком и в шоколадной плетеной шляпе,
как у Фрэнка Синатры. В одной руке он нес низкий длинный футляр. “Там его кий,
— подумал Бобби с ужасом и изумлением. — Он носит кий в футляре, будто гитару”.
— Кто круче, старик? — спросил он Бобби и ухмыльнулся. Бобби
ухмыльнулся в ответ. Парень с футляром изобразил пальцем пистолет и прицелился
в Бобби. Бобби тоже сделал из пальца пистолет и тоже прицелился. Парень кивнул,
будто говоря. "Ладно, порядок. Ты крутой, я крутой, мы оба крутые”, — и
пошел через улицу, прищелкивая пальцами свободной руки и подпрыгивая в такт
музыке, звучащей у него в голове.
Тед посмотрел сначала в один конец улицы, потом в другой.
Чуть дальше от них трое негритят баловались под струей полуразвинченного
пожарного насоса. А в том направлении, откуда они пришли, двое парней — один
белый, а другой, возможно, пуэрториканец — снимали колпаки с колес старенького
“форда”, работая со стремительной сосредоточенностью хирургов у операционного
стола. Тед посмотрел на них, вздохнул, потом посмотрел на Бобби.
— “Луза” не место для ребят, даже среди бела дня, но на
улице я тебя одного не оставлю. Пошли! — Он взял Бобби за руку и провел внутрь.
7. В «лузе». Его последняя рубашка. Перед «Уильямом пенном». Французкая киска
Первым Бобби поразил запах пива. Такой густой, будто тут его
пили еще с тех дней, когда пирамиды существовали только на планах. Затем — звуки
телевизора, включенного не на “Эстраду”, а на какую-то из мыльных опер второй
половины дня (“Ах, Джон, ах, Марша!” — называла их мама) и щелканье бильярдных
шаров. Только когда он воспринял все это, внесли свою лепту его глаза — им ведь
пришлось приспосабливаться. Зал был полутемный и длинный, обнаружил Бобби.
Справа от них была арка, а за ней комната, которая выглядела словно
бесконечной. Почти все бильярдные столы были накрыты чехлами, но некоторые
находились в центре слепящих островков света, по которым неторопливо
прохаживались мужчины, иногда наклонялись и делали удар. Другие мужчины, почти
невидимые, сидели в высоких креслах вдоль стены и наблюдали за игроками. Одному
чистили ботинки. Он выглядел на тысячу долларов.
Прямо впереди была большая комната, заставленная игорными
автоматами, миллиарды красных и оранжевых лампочек дробно отбрасывали цвет боли
в животе с табло, которое сообщало: “ЕСЛИ ВЫ ДВАЖДЫ НАКЛОНИТЕ ОДИН И ТОТ ЖЕ
АВТОМАТ. ВАС ПОПРОСЯТ ВЫЙТИ ВОН”. Парень, тоже в плетеной шляпе — видимо, модный
головной убор у мотороллершиков, пребывающих “там, внизу”, — наклонялся к
“Космическому патрулю”, отчаянно нажимая кнопки. С его нижней губы свисала
сигарета, струйка дыма вилась вверх мимо его лица и завитушек его зачесанных
назад волос. На нем была вывернутая наизнанку куртка, стянутая на поясе.
Слева от входа был бар. Именно оттуда исходили звуки
телевизора и запах пива. Там сидели трое мужчин, каждый в окружении пустых
табуретов, горбясь над пивными бокалами. Они совсем не походили на блаженствующих
любителей пива в рекламах. Бобби они показались самыми одинокими людьми в мире.
Он не понимал, почему они не подсаживаются поближе друг к другу, чтобы
поболтать о том о сем.
Они с Тедом остановились у письменного стола. Из двери
позади него, колыхаясь, вышел толстяк, и на мгновение Бобби услышал негромкие
звуки радио. У толстяка во рту торчала сигара, и на нем была рубашка вся в
пальмах. Он прищелкивал пальцами, как крутой парень с кием в футляре, и
тихоньке напевал что-то вроде “Чу-чу-чоу; чу-чу-ка-чоу-чоу, чу-чу-чоу-чоу!”
Бобби узнал мотив — “Текила” “Чемпов”.
— Ты кто, приятель? — спросил толстяк у Теда. — А ему тут и
вовсе не место. Читать, что ли, не умеешь? — И толстым большим пальцем с
грязным ногтем он ткнул в табличку на письменном столе: “Нет 21 — чтоб духа
твоего здесь не было!"
